Фб '98

Вера знала, как согласно программе политической правильности следует отвечать на этот вопрос, но до сих пор и вполне сознательно избегала проявлять в делах обучения какую-либо инициативу. У нее имелось собственное мнение о политике Пресветлой Империи, она полагала ее политикой закоренелого реваншизма, деформировавшегося со временем в национальную традицию. И по поводу «приветственного отношения народов» у Веры также имелось особое мнение, не совпадавшее, правда, с установками программы. Собственно, сам дух Пресветлой Империи противоречил тем ценностям, что принесла она с собой из родного мира. При других обстоятельствах она просто отказалась бы от участия в этой «экспансии», но теперь у нее был Михаил. А он любил Империю, он был верен Империи, он готов был отдать жизнь за Империю. И она пошла с ним. И с Империей.

— Вижу, милые, вы не спешите отличиться, — констатировала Александра фон Больцев с наигранным удивлением. — Что ж, буду тогда вызывать. — И снова эта пауза. — Сегодня мы послушаем… Веру Найденову. — Всеобщий вздох облегчения: «не меня». — Встань, милая, пожалуйста.

Вера поднялась из-за парты.

— Ты помнишь вопрос?

— Я помню вопрос, государыня.

Придется отвечать. И следи за своей речью: не дай бог ляпнуть что-нибудь по-французски — наряд вне очереди в зверинце, кормить смрадных гадов…

— Ты готова отвечать?

— Я готова отвечать, государыня.

— Отвечай.

— Политика Пресветлой Империи в Поясах опирается в основе своей на один из наиболее прогрессивных принципов, — забубнила Вера, стараясь не глядеть в глаза Александре фон Больцев. — Этот принцип понятен всем и находит поддержку в самых широких слоях населения. Суть принципа состоит в том, что каждому, кто примет гражданство Пресветлой Империи, будет даровано право на эмиграцию в любой мир Империи по его выбору. Мечта многих людей таким образом и благодаря Империи может теперь быть осуществлена. Любой человек, если он не государственный преступник и если он присягал на верность Ее Величеству, может теперь выбрать мир себе по душе, получить там работу, обрести место в жизни и покой.

— Блестящий ответ, милая, — оценила Александра фон Больцев, а потом вдруг шагнула к Вере и крепкими пальцами взяла ее за подбородок, чтобы теперь та не могла спрятать взгляд. — У тебя красивое имя: Вера. И потому именно тебя я хочу спросить: ты веришь, Вера, в то, что говоришь?

— Верю…

— Тогда громче, пусть все слышат.

Девушки затаили дыхание: подобное на их глазах происходило впервые.

— Я верю!

— Странно, очень странно, — Александра фон Больцев отпустила Веру, спрятав руку за спину, — а мне тут рассказывали, что именно по этому вопросу ты как-то обронила в столовой: «Там хорошо, где нас нет». Как понимать твои слова?

Вера в отчаянии закусила губу. Уже донесли! Dieu! Dieu! Что за люди?!

— Ты не веришь, — покачивая головой, заключила Александра фон Больцев. — Ты сомневаешься… И это мне нравится. — Она резко развернулась на каблуках и направилась к доске. — Вы удивитесь, милые, — говорила она, а класс видел ее спину, — но почему-то именно из сомневающихся получаются самые хорошие разведчики. Мы, Гвардия, ценим сомневающихся. Сомневайтесь, милые, сомневайтесь. — Она остановилась и, обернувшись, вновь посмотрела на Веру. — А с тобой, Найденова, я бы в разведку пошла.

Девушки разинули рты: более высокой оценки личных качеств ученика в школе не существовало.

И тут — очень вовремя — прозвенел звонок.

— Урок закончен, — объявила Александра фон Больцев. — Все свободны. А ты, Вера, подумай над моими словами.

— Я подумаю, — пообещала Вера.

А подумать было над чем.

Когда девушки покинули класс, Александра фон Больцев. уселась за одну из парт, посидела, сцепив пальцы и недолго о чем-то размышляя, затем набрала на телефонном диске но-мер коммутатора школы и попросила:

— Пришлите ко мне смерта по имени Азеф. Срочно. И пусть захватит бумаги по формированию групп. Я буду ждать.

ПОНЕДЕЛЬНИК ЧЕТВЕРТЫЙ

11 мая 1992 года (год Обезьяны)

Основной вектор реальности CELT -167.09. Z

Он коснулся кончиками пальцев гладкой зеркальной поверхности ворот, и створки легко разошлись, пропуская Вячеслава во двор.

Двор замка был широк и совершенно пуст. Здесь вполне можно было бы устроить парад, смотр войск и тому подобное, если бы кому-нибудь в этом пустом мертвом мире понадобилось по странной причуде держать войска. Даже Вячеславу-прим, несмотря на его склонность к разного рода помпезным забавам, это показалось излишним. Он предпочел жить здесь в одиночестве — этакий добровольно ушедший от мирской «суеты сует» в тишину и благодать отшельничества гордый, независимый и великолепный в свой гордости и независимости лорд.

«Позер, — думал о нем Вячеслав, шагая через двор. — Неужели и я где-то в глубине души поддерживаю некую позу? Не хочется верить. Но ведь он — это я, а я — это он. Как все сложно, хотя пора уже и привыкнуть».