Федеральный наемник

Шамсудин уже стоял на вершине, и я видел его ухмыляющуюся рожу. С каким бы удовольствием я заехал бы по ней своим кулаком. Ладно, посмотрим, какое будет у него выражение, когда я гордо встану рядом с ним. И все же до самой последней минуты я не был уверен до конца, что это все-таки случиться. Мои силы были на исходе.

И все-же я забрался на этот бесчисленное число раз проклятый мною пик. Вслед за мной вершины достигла и Ванда. Теперь мы находились на небольшой площадке. Все мои усилия были в полной мере вознаграждены открывшимся мне видом. Пожалуй, он был самый красивый из виденных до сих пор мной.

Мы стояли на краю площадке, за которой начиналась бездна. Один неверный шаг — и человек, будто сорвавшийся камень, летит вниз в узкую и глубокую межгорную прогалину. Я вдруг подумал о том, а что если это и есть та цель, которую преследовал Шамсудин. Этот пик — ловушка, в которую он нас заманил. Расправиться с нами ему тут ничего не стоит.

— Ты обещал пистолет, — сказал я ему. — Давай.

— Я был первым, — надменно произнес Шамсудин.

— Мы не спорили о том, кто будет первым, мы спорили о том, поднимемся ли мы или нет. Как видишь, поднялись. Давай. — Я протянул руку за пистолетом.

Шамсудин неохотно вложил в нее оружие. Я почувствовал большую уверенность. И одновременно у меня возникло искушение застрелить этого горца. А в лагере сказать, что он сорвался во время подъема. Ванда не выдаст, а труп будет настолько изувечен, что определить подлинные причины смерти будет вряд ли возможно. Если вообще когда-нибудь достанут тело.

— А все же вы, русские, не умеете лазить по горам. Мы тут будем хозяевами всегда. А если вы попытаетесь нас отсюда изгнать, все эти склоны, — свои слова Шамсудин сопроводил красноречивым жестом, — будут усеяны вашими трупами. У вас солдат много, а у нас гор много. Так что места хватит всем. Вы будете нашими рабами. Многие из вас уже наши рабы. У моего отца в хозяйстве четверо ваших работников. Трое пленных военнослужащих и один инженер. И будут скоро еще, нам надо много людей, мы собираемся еще купить много земли. Хорошо, что вы к нам пришли; когда пленных много, рабы дешевеют. Скоро цена на русских станет совсем маленькой. Правда мне придеться выложить больше денег, так как я собираюсь обзавестись рабынями, а они дороже. У меня будет свой русский гарем. — При этом он красноречиво посмотрел на единственную среди нас даму.

Довольный своим кровожадным спитчем, Шамсудин оскалил белые и очень ровные зубы. У меня же вновь возникло только еще более сильное желание продырявить его живот. Но внешне я постарался спокойно отнестись к его словам.

— А у нс говорят: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Видел, не так уж и плохо я лазаю по вашем горам. Еще немного потренируюсь и тебя обгоню. Мы, русские, если нас заставляют обстоятельства быстро всему учимся. Так что не надейся, рано или поздно тебя отсюда выкурят, как волка из его норы.

Моя ответная речь явно пришлась не по вкусу Шамсудину, от злости он даже заскрипел зубами. Готовые схватиться друг с другом, мы одновременно отпрыгнули от края пропасти. Мы мерили друг друга яростными взглядами, но в бой идти не спешили. Кажется, и мною и им владело ощущение, что время для поединка еще не пришло.

Вместо него мы двинулись в обратный путь. Он был не менее рискованный, но все же более легкий. Но когда мы вновь оказались в долине, то я и Ванда почувствовали смертельную усталость. Не сговариваясь, мы быстро распрощались с Шамсудином и направились в свой дом. Там нас ждал отец Борис. Его лицо было необычным, оно просто все светилось от радости.

— Хочу вас известить, — встретил он нас словами. — сегодня один из самых счастливых дней в моей жизни. Мы все утро проговорили с Арчилом. И я видел, как глас божий стал доходить до его души. Он сказал, что будет размышлять о том, чтобы завершить борьбу и перестать убивать. Я был прав, когда считал, что можно побороть зло, значит, человеческая душа даже в таких условиях не полностью закрыта для добра, есть в ней щелка, куда можно проникнуть со словом божьим. Только надо ее отыскать, не жалеть для этого усилий, а если надо и жизни. Что вы об этом думаете? — вдруг спросил он.

Но в данный момент об этом я не думал ничего. Мои желания были несравненно более прозаические, я хотел броситься в кровать и уснуть. И все же перед тем, как это сделать, не удержался от скептического замечания.

— Будьте осторожны, отец Борис, помните, что Восток учит человека двуличию. Говорить одно, а делать другое. Здесь словесное согласие еще ничего не означает, вполне вероятна, что это хитрость. Таким образом он хочет вызвать вас на откровенность, чтобы контролировать наши планы.

Ответ священника я уже не услышал, так как упал на кровать и закрыл руками уши. Несколько часов Бог может вполне подождать, тем более в его распоряжении вечность.

Я проснулся, когда уже стемнело. Отца Бориса рядом со мной не было; не исключено, что он отправился на очередной сеанс душеспасительных бесед с начальником этого лагеря бандитов. Зато Ванда лежала на своей кровати, ее глаза были открыты.