Федин

Невероятно трудной была начавшаяся зима… Однажды Федин познакомился с приехавшим в командировку сотрудником Сызранского уездного отдела народного образования Б.Д. Аркатовским. Помимо прочего, это был фельетонист и газетчик. Он сразу заинтересовал Федина.

Скрытый червь неосуществленного призвания точил молодого начальника канцелярии, среди всех жизненных передряг не отпускал, не давал покоя. Он неузнаваемо переменился с той давней поры, когда весной 1914 года отъезжал в Германию. Обратился в убежденного приверженца большевиков, чуть ли не в „члена советского правительства“, как, не без гордости писала плохо разбиравшаяся в здешних должностных рангах Ханни. Пожалуй, только одно он пронес неизменным через минувшие годы, в одном остался почти прежним. Он уезжал из России и вернулся туда сочинителем, так и не убедившимся в подлинности призвания, в нужности своего труда. Он был и остался автором журнальных „мелочей“, напечатанных в далекой прошлой жизни… Нидефаком… Недофактом… как насмешкой искажался теперь в памяти этот некогда столь обещающе сочиненный им псевдоним.

Разговор с Аркатовским, как позднее передавал Федин, „коснулся журналистики: я мечтал о литературной работе, и его это тотчас подкупило.

— Чего же лучше? — сказал он обрадованно. — У нас есть не занятая работой типография, хорошая бумага, запас красок любого цвета! Организуем журнал, печатайтесь на здоровье! Едем в Сызрань! Журнальчик сделаем не хуже петербургского „Пробуждения“…

— И вы будете редактором?

— Зачем? Вы сами будете редактором, и писателем, и кем хотите! Отдел народного образования пойдет на это с великой охотой. Заведующий отделом мой друг, чудесный парень!

…Я мучительно хотел стать литератором. Робость, неумение сколько-нибудь приблизиться к литературным или газетным кругам мешали мне… Жажда печататься не давала мне покоя“.

Общая направленность деятельности будущего журнала для участников беседы, происходившей в стенах Наркомпроса, долгих разъяснений не требовала. Редакция нового печатного органа составила бы „издательский подотдел“ в Сызранском отделе народного образования и взялась бы проводить на месте основные идеи Наркомпроса. Внутренняя подготовка для этого у Федина уже была.

Новая, социалистическая культура может создаваться лишь в гуще масс, не только в крупных городах и столице, а одновременно на всей бескрайней территории страны. Эта идея увлекла Федина. В первой же „программной“ статье, опубликованной в сызранской газете под названием „Журнал в провинции“, он писал: „Столицы — мозг и душа пролетариата — перегружены работой, чаще и чаще раздаются оттуда призывы к непосредственному участию провинции в культурной работе государства… тем более что центр не в состоянии играть роль поводыря в каждом отдельном случае… Поэтому все, что может сделать провинция, она обязана сделать, не теряя времени“.

Место возможной журналистской деятельности располагалось в „прифронтовой зоне“. О сделанном ему предложении Федин написал родным в Саратов, которым он посылал денежные переводы из своей зарплаты… За эти переводы его отчитывала в письмах мать, не без оснований считавшая, что по сравнению с Саратовом в Москве голодный мор, и отправлявшая для поддержки сына посылки с сухарями и чечевицей. Положение домашних тоже было не из легких. Разорившийся еще при Временном правительстве Александр Ерофеевич получал маленькое жалованье бухгалтера в Саратовском пролеткульте. Почти полгода болела сестра Шура, страдавшая наследственным туберкулезом. Требовалось много средств па жиры, на молоко, на лечение. Слабенькая здоровьем Анна Павловна вынуждена была обихаживать всю семью — мужа, зятя, больную дочь и двух внуков — „ворочала чугуны“ на шестерых. Надорвавшись, она серьезно занедужила. Об этом она и сообщала в ответном письме.

Среднее Поволжье было одним из центров гражданской войны, здешние города часто переходили из рук в руки. Анна Павловна писала: „Насчет Сызрани, Костенька, подумай хорошенько… Ведь сколько раз поволжьи города переходили из рук в руки, как бы не поплатиться жизней…“ И еще: „Хочется пожить с тобой, уж очень чувствую себя плохо, очень надорвала свое сердце, ведь одна была с июнь месяца… Я себя ругаю за то, что отпустила тебя в Москву, устроился бы здесь“.

Но Федин уже принял решение. В конце февраля 1919 года он выехал на новое место работы.

Немногим более пятисот верст от Москвы до Сызрани поезд тащился трое суток. В битком набитых вагонах плавал синий махорочный дым, стояла густая смрадная духота. Три ночи Федин спал на одной полке с человеком, которого в конце пути сняли с поезда как заболевшего сыпным тифом.

При Сызранском уездном отделе народного образования действительно все обстояло так, как рассказывал Аркатовский.