Федина беда

— Как так?! — Лукьяновна перекрестилась.

— Очень просто. Телом жив, а в остальном меня нет, нет, нет…

Старик подошел к окну, одним рывком выдавил ветхие рамы во двор. Затем высунулся из проема и, жадно глотая морозный воздух, закричал:

— Люди! Вы думаете, я умер? Многие так думали! И в первую мировую, и в гражданскую, и в Отечественную, а я вот живой и все чую! — Ветер обжигал лицо, слезил глаза, но Степан не замечал этого. — А раз живой, то обязан сказать всю правду! Подлецы-то у нас не переводятся! Втерлись, гады, в доверие и живут, как на курорте… Прошлой ночью самолично видал, как бригадир совхоза пилил государственный лес, чокеровал да в свой двор затаранил, безо всякого на то разрешения. А завсельмагом каков! Как начал в продовольственном отделе робить, тучный, как боров, стал. Многие так рассуждают: войны нет, и слава богу! Но ведь есть такие, что поедом друг дружку едят: соседей, односельчан! Когда же это кончится? Ведь мы же вокруг луны навострились летать! В океяны до самого дна ныряем, а ради места тепленького или наживы смерти ближнего рады… и такое не только у нас, повсюду… А ведь мы молчим!

Поначалу Лукьяновна боялась подойти к разгоряченному деду, но, когда голос его ослаб, осторожно взяла старика за руку и кое-как оттащила от окна.

— Степа! Степушка! Видно, ради правды ты и в окно можешь вылезть. И откуда у тя такая ненависть к подлецам? Всю жизнь на них ухлопал.

— Да, баушка… — Старик снова подошел к проему в стене, замер, прислушался. — Вот и щас, ты ничего не слышишь? — спросил он.

Лукьяновна притихла.

— Нет, Степан, а че?

— А я вот все слышу: и как вьюга на земле бродит, и как начальство не спит… Тихо! Ветер-то в нашу сторону дует… Никак бригадир опять лес воровать поехал…

— Тебе-то че? Он хоть маленький, да начальничек. Не вмешивайся, Степа!

— Как это не вмешивайся?!

Степан торопливо надел полушубок, нахлобучил на затылок фронтовую шапку-ушанку, достал из сундука одноствольный дробовик и перелез во двор. Лукьяновна не успела его окликнуть из-за нахлынувших слез.

Дело шло к весне. Ночи были уже и теплыми!

Степан был уверен, что трактор, шум которого он услышал из избы, прошел не по зимней дороге, а напрямик, по снежному насту, через редкий ельник.

— Нет, я не умер ешо, — твердил старик сам себе. — Хотя и в рудной избе родился, а расхитителей добра народного за версту чую… Я еще — будь-будь!

Ему казалось, что трактор тарахтит где-то рядом, но он прошел больше двух километров, а шум не приближался.

Тогда Степан круто свернул к зимней дороге. «Так будет надежнее, — решил он. — Потому как в темноте идти по ельнику трудно». Он прошел еще километра два, но шум трактора оставался по-прежнему далеко. Степан даже и не заметил, как рокот его сначала ослаб, а потом и совсем прекратился. С этой минуты в лесу наступила такая тишина, что старик вдруг услышал, как бьется его сердце. Четко стучало оно, ровно, хотя во всем теле чувствовалось напряжение.

«Пока сердце стучит, мимо подлости не пройду… — сказал самому себе Степан и стал прислушиваться, только теперь не к стуку своего сердца, а к еле доносимым откуда-то голосам людей. — Может, они уже лес чокеруют, — решил он, — потому и притихли. Но зачем в такую лютую стужу глушить мотор?»

Уже на рассвете он увидел Тимофея — совхозного бригадира. Он был не один, у трактора крутился парень лет двадцати, в коротком дубленом полушубке, по которому Степан сразу узнал сына директора совхоза. Старик хотел спрятаться и понаблюдать за ними, но, подумав, снял ружье с предохранителя, уверенно подошел ближе и крикнул:

— Здравствуйте, товарищи начальники!

— Здравствуйте, Степан Иванович, — отозвался бригадир и, помолчав, ехидно добавил: — Никак на охоту собрались?

Такого вопроса старик не ожидал, даже крякнул от бойкой наглости Тимофея.

— Стало быть, на охоту, — мрачно ответил он. — Я ведь птицу по полету вижу…

— И мы вас еще у деревни заметили, — протянул парень, поймав на себе пристальный взгляд старика. — Хотели подвезти вас, да трактор сломался. Нам ведь по пути?

— Нет, не по пути. — Степан мрачно посмотрел на бригадира и строго спросил: — Куда трактор гоните?

— Далеко, дедушка, отсюда не видно, — усмехнулся Тимофей.

— Ух, как научились разговаривать! Потому и далеко, что государственный он, а был бы свой — так не скакали бы по лесу. — Старик помрачнел, откашлялся и без важности сказал:

— Ну ладно, хватит, наговорились… В сельсовет пошли!

Бригадир насторожился, искоса глянул на массивную берданку деда, по всей видимости, нулевого калибра.

— Зачем? — растерянно спросил он.

— Там разберемся, Тимоха… Что-то часто я тебя на государственных делянках стал видеть. Понял?

— Понять-то понял… — Бригадир умолк, нахмурился и заговорил задушевно и деликатно: — Только я ведь теперь, Степан Иванович, не Тимоха уже, а как-никак руководитель, бригадир. И зовут меня нынче Тимофей Гаврилович Наумов. Я уже два раза на повышение в центр ездил, жалованье мне начислили три сотни с половиной, путевку за границу обещают… Догадываетесь, почем фунт лиха?