Федина история

— Зато по сколько! — Он присвистнул. — А сколько впереди! А у меня семья. От своего дитенка отрываю. Кстати сказать, если я, конечно, не ошибаюсь, кто-то говорил: «Сама воспитаю, помощи не попрошу…» Говорил кто-то такое, а?

Галя мрачнела.

— Что молчишь?

— Дурочка была. А ты как хотел — попользовался, и в кусты. — Она вдруг осмелела, стала норовистой. — Плати, милый, по закону положено.

— По закону?.. Ты же сама… Я… — Борьку чего-то заело. Наконец прорвало. — А по закону не положено: сначала замуж выйти, а потом рожать?! А по закону мне положено знать, раз я деньги плачу: куда мои деньги уходят?! — Тут он уж хлестко влепил, как пощечину: — На ребенка или на хахаля?!

— Конечно, на хахаля, — улыбнулась Галя. — Догадливый ты какой. Я теперь, Боренька, знаешь, как живу — красиво!

— Рад за тебя.

— Только теперь я не дурочка с шоферюгами разными знаться. Да на них еще и тратиться. Сейчас, знаешь, с какими гуляю… В ресторане «Баку». Угощаю-ют! Шампанское все, шампанское… Не то что ты: пригласишь в шашлычную, возьмешь вермут… «Розовый» — и рад до пупа.

Боря молчал. Смотрел прямо. Перебирал пальцами рубчики на руле. Он испытывал сильное желание врезать наотмашь по Галиным пухлым подкрашенным губам. И неожиданно для себя пошел на мировую:

— Поумнела. Ехидной стала.

— Было у кого учиться.

Неожиданно Боря протянул руку, положил ей на плечи.

Она увернулась.

— Галя, а, — Борька как-то чересчур посерьезнел, говорил с хрипотцой. Снова протянул руку.

— Держись за руль, перевернемся.

Боря ехал медленно, едва тащился. Мучительно соображал. Вдруг переключил скорость, добавил газ, проскочил несколько метров, свернул с дороги:

— К одному мужику тут надо…

Помчался вдоль просеки. Опять резко крутанул баранку — машина встала меж деревьев. Схватил Галю крепко, ловил губы, дышал:

— Я же о тебе день и ночь…

Боре действительно в последнее время не раз она вспоминалась. Бывало — злом, бывало — добром. Жена была чересчур размеренной, правильной и какой-то невероятной любительницей чистоты: в квартире ни пылинки, ни соринки — не знаешь, куда и ступить. Ребенка воспитывала исключительно по книжкам — страшно дыхнуть на него. И думалось о Гале — с ней было бы проще и свободнее.

— Прибереги себя для жены, — оттолкнула Галя его: он всегда удивлялся ее силе.

— Что жена? Думать о ней не хочу, ты…

Галя вынырнула из его объятий, выскочила из кабины.

— До свиданья.

— Подожди! — Прыгнул следом, схватил за руку. — Галя! Разведусь я! — И сам удивился своим словам. И обрадовался. Жизнь с женой, квартира казались далекими и ненужными, будто даже не его.

— Не могу без тебя! К общежитию твоему как-то подъезжал, стоял-стоял, да и не зашел. Сробел отчего-то.

Галины глаза так и впились в него, что-то выискивали, страх в них жил и надежда.

— А помнишь, мы с тобой в лесу были: когда ты в армию приезжала ко мне. Лосей пугали… С капэ, помню, звонят: сестра, говорят, приехала. Я удивляюсь — неужто Люська? Непохоже на нее. Прихожу — а там вон какая сестра! Дурак я, Галька, дурак! Надавай по этой дурной башке! — Боря взял ее за плечи, наклонился. — Ну как я без тебя?

Она вся сжалась, усиленно глотала, глотала, отбивалась веками — не получилось — покатились из глаз капельки.

— Господи… Почему верю-то тебе? А, Боря? Не хочу верить, не хочу, а не могу… И как это вышло, что мы сегодня встретились? — прижалась к его плечу Галя.

— Судьба, наверно, — сказал Боря. Он казался сейчас себе большим, сильным и мудрым.

— Выходит, если бы не встретились, так бы и жили? Мучились бы друг без друга и жили?

— Я же говорю, судьба. Все равно бы встретились. Или я бы тебя нашел.

— Ты посмотришь еще, какая у нас дочка растет! — прижалась она еще крепче. — Сразу влюбишься. Волосики белые-белые — в меня, а сама смуглая такая — в тебя, носик курносенький, глаза голубые-голубые…

— Это в деда, в моего отца.

— Ага. И щечки, как булочки. Голосок тоненький такой. Говорунья, уже вовсю говорит. С восьми месяцев начала слова выговаривать.

— А где она сейчас?

— Так я к ней еду! Подруга, Тамарка Бурова, ты ее знаешь — у окошка койка стояла — она же отсюда, из Дмитриевки. У ней родители здесь живут. Она в отпуск пошла и взяла с собой Дашку. Пусть, говорит, молоко попьет настоящее, по травке босичком побегает. У меня же Дашка — дочь полка. В общежитии все девчонки возятся с ней, играют, платьишек надарили — до школы хватит.

— Ты что, все в той же комнате живешь? Должны площадь отдельную выделить как одиночке. Все-таки на стройке работаешь.

— Обещают. Переселили меня вообще-то. На первый этаж, где семейные. В комнатку к такой же матери-одиночке подселили. И то едва выхлопотала. Она чуть постарше меня. Живем: у нее кровать — у меня кровать, у ней детская кроватка — у меня детская, а стол уж поставить негде. Девчонки приходят, все хохочут. — Галя рассмеялась.

— Хех. У меня двухкомнатная, тридцать пять квадратов на троих — и то вроде тесно.

— Вы же объединились… — Галин голос потускнел. — Обменялись удачно, повезло.

Она молчала, казалось, чего-то ждала. Он притянул ее к себе.

— Ты эту квартиру ей оставь, всю. Пусть.