Федюнинский

В то утро Федюнинский, не выдержав дежурства у телефонных аппаратов, — из коридора прорыва потоком шли противоречивые сведения, — отправился в одну из дивизий первого эшелона. Дивизия наступала вместе с 16-й танковой бригадой южнее Рабочего поселка № 6. Дивизию он эту знал — 239-я сибирская. Прибыла с Дальнего Востока в самый разгар битвы за Москву. В октябре 1941 года дралась под Тулой, жгла танки Гудериана на подступах к городу оружейников. В ходе московского контрудара наступала на Козельск и Сухиничи, затем была переброшена в район Ржева. Теперь в составе 2-й ударной армии прорывала блокаду. Командовал дивизией генерал-майор П. Н. Чернышев[45]. От него начали поступать путаные доклады. За этот участок Федюнинский беспокоился особо.

Шли втроем. Адъютант, офицер связи и он, заместитель командующего войсками фронта, исполняющий обязанности командующего ударной группировкой Волховского фронта.

Офицер связи местность знал, вел, держась ему одному известных ориентиров. Вышли на опушку. Дальше тропа лежала по полю, изрытому воронками. Дошли до середины поля и повернули к лесу, держа курс на огромную ель с перебитой макушкой.

— Стоп, лейтенант! — сказал Федюнинский офицеру связи. — Похоже, мы вышли на минное поле, — и указал на торчащий из снега колышек с дощечкой: «Осторожно! Мины!»

— Так точно, товарищ генерал, — неожиданно спокойно ответил тот. — Но вы не беспокойтесь — зимой мины не взрываются. Взрыватели вмерзли в землю и не действуют.

И они пошли дальше.

Генерала Чернышева они отыскали в шалаше, сложенном из торфяных кирпичиков. Внутри жарко топилась печь. В топку телефонисты то и дело подбрасывали все те же торфяные кирпичики. Командир дивизии, одетый в новый, но сильно испачканный маскировочный халат, сидел у чугунки и внимательно разглядывал пристроенную на коленях карту.

Федюнинский взглянул на карту и сказал:

— Должен заметить, товарищ Чернышев, что ваш НП расположен слишком далеко от боевых порядков полков.

Федюнинский знал историю генерала Чернышева. Самые трудные месяцы московской обороны тот командовал 18-й дивизией народного ополчения. Дивизия и ее командир отличились, 18-я ДНО получила гвардейское знамя и стала именоваться 11-й гвардейской стрелковой дивизией. Полковник Чернышев был произведен в генерал-майоры. Когда 5-я армия атаковала на Карманово и Самуйлово, а на левом крыле Западного фронта, форсировав реку Жиздру, немцы начали наступление силами брянской группировки на направлении Калуги, 11-я гвардейская дивизия оказалась на пути танкового тарана 17-й и 9-й танковых дивизий. Были разгромлены штаб дивизии и передовой командный пункт. Погибли многие штабные работники. Ходили разговоры, что генерал Чернышев смалодушничал и бежал в тыл, сказавшись больным. Неизвестно, какая болезнь его скрутила во время атаки немецких танков — дизентерия, язва желудка или довольно распространенная на фронте «медвежья». Ему грозил военный трибунал, но следователи военной прокуратуры явной вины Чернышева не нашли. К тому же прорыв вскоре был ликвидирован. Дивизию собрал в кулак и повел в бой начальник штаба. Чернышева из дивизии убрали, назначили на 239-ю стрелковую, которая вела бои на Варшавском шоссе в районе Мосальска, а потом была переброшена на ржевское направление. Вскоре 239-я, пополненная и доукомплектованная, прибыла на Волховский фронт.

— Связь с полками устойчивая? — снова спросил Федюнинский не отрывавшегося от карты Чернышева.

— Связь? Связь есть. Но не со всеми. — Командир дивизии наконец отложил в сторону карту, в голосе его чувствовалась неуверенность. — С полком, который вышел на железнодорожную насыпь, никак не могу связаться уже несколько часов.

— Что собираетесь предпринимать?

— Сейчас пошлю туда офицера связи.

— А где другие полки? Что у них?

— Закрепляются на достигнутых рубежах. — В голосе Чернышева снова задрожала неуверенность.

— Закрепляются? — Федюнинский негодовал. Но взял себя в руки, хорошо понимая, что в данной ситуации главное — выяснить истинное положение полков. — Дайте мне двоих автоматчиков, которые знают дорогу в потерянный полк.

— Товарищ заместитель командующего, связь сейчас будет восстановлена. Уже посланы люди…

Слова командира дивизии и тот просительный тон, которым они были произнесены, еще сильнее подстегнули Федюнинского. Он достал папиросу, взглянул на Чернышева и молча вышел из натопленного шалаша. Следом за ним выбежал адъютант.

Морозная поземка ударила в лицо. Он закурил. Подошли автоматчики.

— Ну что, ребята, дорогу знаете? — спросил Федюнинский.

— Известна, товарищ генерал, — живо ответил один из автоматчиков и махнул в сторону опушки леса. — Тут по-над лесом пройдем, потом через насыпь, а там уж и рукой подать.

Солдат на фронте дорогу меряет своей мерой. Путь оказался неблизким. Долго шли опушкой. Хорошо, стежка оказалась натоптанной. Наконец добрались до насыпи. Вскарабкались вверх. Осмотрелись.

— В прошлый раз тут стреляли, — сказал автоматчик. — Опасно было по насыпи идти. Сейчас тихо.

И действительно, с переднего края не доносилось звуков стрельбы. Это удивило Федюнинского.