Во дворе Зубовых у сарайчика выла тетка Авдотья. Рядом стояла Матрена с перекошенным от злобы лицом, увидев Сыча с начальником милиции, ринулась к нему.
– Так это ты, гаденыш, продал нас?! – завизжала она. – Ты продал? Отблагодарил, значит, доброго человека, который приютил тебя, заморыша?..
И если бы не Селиван Епифанович, Сыч не досчитался бы многих волос на голове. Матрена кричала, ругалась, но Сыч больше не обращал на нее внимания. По улице от его дома к машине провели Петра. Он, как всегда, был мрачный, но только бледный, как известь.
Смотрит Сыч, а в сердце ни жалости, ни капли раскаяния. Пусть все они: и Зубовы, и Сенька, и Матрена с Петром считают его предателем. Пусть, что хотят, то и думают. Сыч знает одно: он сделал правильно. Он ни о чем не жалеет и, если накажут, не боится. Но по-прежнему жить Сыч не хочет. Назад дороги нет.
– Селиван Епифанович!.. А старик Зубов, наверное, в подвал церквушки забрался… Еще убежит, там другой выход есть.
– Другой выход? Так чего же ты молчал?! – воскликнул укоризненно Селиван Епифанович. – Быстрей туда.
Сыч, Селиван Епифанович и два милиционера почти бегом направились к церквушке.
На пустыре тихо и безлюдно. В траве стрекочут кузнечики, в небе, словно пружинка, звенит жаворонок. Удушливо пахнет полынью.
Сыч привычно вошел в церквушку. На плите, закрывающей люк, мусора не было.
– Он тут, – тихо сказал Сыч.
Селиван Епифанович и милиционеры осмотрели плиту.
– Да, – задумчиво сказал один из милиционеров, – ногти пообломаешь, пока поднимешь эту плиточку!
Сыч нашел металлический стержень, всунул его в отверстие между плитой и полом, крепко нажал. Люк не открывался. Сыч заторопился. Он еще и еще раз пробовал приподнять крышку, но все безрезультатно.
– Ну-ка дай я, Федя, – Селиван Епифанович протянул руку. – У меня силы, пожалуй, побольше. Но Сыч отбросил стержень в сторону.
– Ничего не выйдет. Крышка закрыта изнутри. Надо к выходу…
Пока Селиван Епифанович отдавал приказание милиционерам, Сыч уже несся к оврагу, в который выходил тоннель из подземелья. Он быстро скатился по крутому обрыву. И только раздвинул заросли полыни, неожиданно увидел старика Зубова и Жмыря. Они настороженно сидели как раз у выхода. Сыч появился так стремительно и внезапно, что и старик, и Жмырь застыли на месте. В их лицах было столько ужаса, что Сыч отшатнулся. Он открыл рот, чтобы позвать Селивана Епифановича, но тут раздался хриплый, дрожащий голос Зубова.
– Ах, это ты, Хведор. Ты откуда? Видел милицию? Еще не уехали?
Его губы мелко тряслись, глаза, пока он говорил, так и бегали из стороны в сторону. Сыч молчал. Ему вдруг стало страшно: а что, если Зубов сейчас бросится на него и задушит? Сыч непроизвольно сделал несколько шагов назад, оглянулся, в какую сторону бежать.
Зубов понял этот маневр и уже свирепо прохрипел:
– А ну, постой! Отвечай: где милиция?
Но Сыч стоял, не в силах вымолвить слова. Тогда Зубов сказал Жмырю:
– Тащи его сюда.
Жмырь медленно поднялся и пошел к Сычу.
– Айда, Сыч, а то худо будет.
Жмырь протянул руку, чтобы схватить Сыча, но тот крепко ударил его в подбородок.
– Ты что?
– Не лезь, – твердо ответил Сыч. – И вы отстаньте от меня, – взглянул он на старика. – Это я привел милицию.
Подбежал растерянный Генка. Он хотел что-то сказать, но, услыхав слова Сыча, так и остался стоять с раскрытым ртом.
– Ты?! Ты привел милицию?.. – прошипел Зубов.
– Я.
Генка взвизгнул и судорожно взмахнул рукой возле лица Сыча.
– Получай!
Щеку Сыча словно обожгло. Он так и не понял, что произошло. Но когда увидел струйки крови, стекавшие на пиджак, ойкнул, прикрыв лицо руками.
А Генка кричал:
– Тятька, они сюда идут, убегайте! Скорей!
Зубов вскочил на ноги, растерянно кинулся туда, сюда.
– Да убегайте же, – крикнул еще раз Генка и помчался вдоль оврага, Жмырь за ним.
Только сейчас Зубов опомнился. Он скользнул глазами по Сычу и рванулся в ту сторону, где скрылись Генка и Жмырь. Но было поздно. Навстречу бежал лейтенант с двумя милиционерами. Зубов круто повернул назад и чуть не наскочил на Селивана Епифановича.
– Стой! Довольно бегать, гражданин Зубов.
Сыч почти не видел и не слышал всего, что произошло. Сквозь пальцы его продолжала струиться кровь. Голова кружилась, начинало тошнить. Будто издалека слышал он голос Селивана Епифановича.
– Товарищ Громов, завяжите лицо мальчику – и в больницу. А вы, товарищ лейтенант, проберитесь в подземелье по этому ходу и откройте люк…
Чьи-то бережные руки окутали лицо Сыча тряпкой и повели к милицейской машине.
ГЛАВА 25
За последнюю неделю во дворе произошли удивительные перемены. Не то чтобы двор стал каким-то особенным. Нет. Каким он был раньше, таким и остался.