Федор Апраксин. С чистой совестью

Протасьев не дождался приговора и «в тех же числах с печали и стыда в Москве умер». Воевода Полонский «бит кнутом и послан к Азову на плотах до указу». Стольник Колычев и Дивов «были биты плетьми»…

Каленым железом выжигая мздоимство, Петр размышлял, кого послать в Воронеж, советовался с Головиным:

— Так мне, Федор, кроме Апраксина, некого ставить адмиралтейцем. Дело новое, великое, казна денег не жалеет. Надобна рука твердая, знающая и честная.

Адмирал Головин ответил без колебаний:

— Лучше Матвеича корабельное строение никто не ведает. Воеводой был, морское дело любо ему. Токмо одному-то не потянуть, ладные помощники ему потребны. Одного знаю, стольник Игнатьев, в делах проворен, честен.

— Добре, Апраксину один товарищ сыскан. Определил я нынче все дела корабельные у Судного приказа отнять, а учредить в Москве Приказ дел адмиралтейских и главою в нем Григорья Племянникова поставить. Другой будет товарищ адмиралтейцу…

Спустя несколько дней, в среду на мясопустную неделю, в доме у посланника Гейнса стол ломился от мясных блюд, но никто и словом не обмолвился. Лев Нарышкин и Федор Головин, Григорий Головкин, Гордон и сам царь с Меншиковым уплетали и телятину, и жареного поросенка. Глядя на них, и Федор Апраксин нет-нет да и подцеплял вилкой кусок говядины. «Ладно, согрешу, подкрепиться бы, Великий пост не за горами». Водился за ним один порок, любил вкусно откушать.

Со вчерашнего дня Апраксина не покидало тревожно-радостное настроение. Накануне Федор Головин обмолвился о разговоре с царем. Как-то оно на деле сложится…

В начале пирушки Петр ушел из-за стола и удалился с хозяином в дальнюю комнату. Апраксин догадывался, о чем они говорили. На днях прискакал из Новгорода от брата Петра гонец и сообщил, что Август II объявил войну Швеции и двинул войска в Лифляндию. Царь сразу обеспокоился. С Саксонией был уговор выступать вместе, но саксонцы могли опередить русских и овладеть Ригой, а может быть, и Нарвой.

Окончив беседу с датским посланником, царь не сел за стол, а остался у окна и поманил к себе Апраксина. Выглядывавший из-за спины царя Меншиков заговорщицки подмигнул ему.

— Значит, так, Федор, — раскуривая трубку, сказал царь, — порешили мы тебя поставить главным адмиралтейцем заместо Протасьева. Под твоей рукой в Москве Приказ дел адмиралтейских определен, начальным там будет Племянников Григорья, слыхал такого?

Апраксин вытер со лба испарину:

— Ведом, государь.

— Оно и добро. Завтра же разыщи Протасьева, он занемог, от греха дела примешь у него, какие есть бумаги. Из Судного приказа привезут всю канцелярию, примешь по описи вместе с Племянниковым. Да все приходы-расходы проверь крепко. Я днями отъеду к Воронежу, доделывать «Предистинацию». Пора ее на воду по весне спускать. Ты долго здесь не мешкай, приезжай на Воронеж, там остальное обговорим.

Петр уехал, а на другой день начальник Разряда Тихон Стрешнев вызвал Апраксина:

— Слушай, Федор, государев указ. — Царь вменил Тихону в обязанность именные указы под роспись объявлять. — «Великий государь, — размеренно-певуче читал Стрешнев, — указал Адмиралтейские и Корабельные дела ведать Стольнику комнатному Федору Матвеевичу сыну Апраксину. А писать его во всяких делах Адмиралтейцем».

Первый раз слушал Федор царский указ о своей персоне. Но Стрешневу такие дела были в привычку. Сняв очки, усмехнулся:

— С прибытком тебя, Федор, на государевой службе.

— Благодарствую. Не откажи, Тихон, вечером ко мне радость поделить.

За трапезой опытный Стрешнев подсказал:

— Нынче государю донес, что указ тебе объявлен. Ты-то сам ему поведай. Петр Лексеич страх как уважает такие ведомости.

«Век живи, век учись. Оно и никогда не поздно, доброе познавать», — размышлял на следующий день новоиспеченный адмиралтеец.

«По соизволению твоему, — сообщал он царю, — премилостивейшего моего государя, указ о принятии адмиралтейских дел слушал и исполнять по воле твоей, государевой, то дело готов. Полагаюсь во всем в твою государеву волю. С сего означенного числа неделю спустя к тебе, государю, поеду. Раб твой государский Федор Апраксин. Покорно челом бью».

Провожали Федора всем двором. Он обнял мать, погладил жену, успокаивая:

— Крепись, Пелагеюшка, все обойдется, скоро на Воронеж тебя заберу…

Адмиралтеец, Адмиралтейство… Три-четыре года назад и вовсе незнакомые на Руси слова, они и теперь были внове даже для привычных к иноземному говору подьячих московских приказов. Дело, которое процветало во многих странах тысячелетиями, с библейских времен, поры постройки ковчега Ноем, становилось центром державной политики на древней земле потомков Киевской Руси.

Строили морские суда на Руси и прежде: в Новгороде Великом, в Запорожской сечи, на Дону и в Беломорье. Там сооружались суда для сиюминутных целей, без дальней перспективы, часто для прокорма или обыденных торговых дел. Третий царь из династии Романовых задумал создать флот для утверждения России на морских просторах, и прежде всего вооруженной рукой.