Федор Чижов

С середины XIX века все большую популярность среди экономистов и политиков разных стран стали приобретать идеи так называемой «свободной торговли», или фритредерства, как средства не стесненного государством, свободного развития капитала. Родоначальницей этого направления в международной экономической политике была Англия — на тот момент самая богатая и развитая в промышленном отношении держава мира. Нуждаясь в новых рынках сбыта, она в 1846 году в значительной степени с пропагандистской целью отменила пошлины на импортируемые ею товары. Реакцией остальных стран Западной Европы и Северо-Американских Штатов стал переход к протекционистской таможенной политике, основанный на стремлении оградить свою экономику от иностранной конкуренции.

Россия решила пойти в фарватере английской таможенной политики, рассматривая ослабление таможенного барьера в качестве средства пополнения государственной казны. Кроме того, поощрение ввоза в страну машин, паровозов, вагонов, оборудования для строившихся железных дорог, фабрик и заводов должно было, по мнению русских фритредеров, стимулировать развитие народного хозяйства.

Еще в 1843 году между Россией и Англией был заключен коммерческий трактат, по которому значительно снижались ввозные пошлины на ряд английских товаров. Новый отход от традиционной для России политики покровительства национальной промышленности был осуществлен в связи с принятием таможенного тарифа 1850 года: число иностранной продукции, запрещенной к ввозу в страну, сократилось с 200 до 90 наименований и, сверх того, пошлины на некоторые изделия были понижены. Это не могло не встревожить фабрикантов и заводчиков Центра России, района, где к тому времени была сосредоточена значительная часть крупной промышленности страны. Предприниматели справедливо опасались, что наплыв иностранных, главным образом английских товаров погубит пока еще неконкурентоспособное отечественное мануфактурное производство. Их беспокойство разделили славянофилы. Для них было очевидно, что без собственного высокоразвитого угледобывающего производства, металлургии, машиностроения, железнодорожного транспорта, легкой промышленности Россия не сможет в будущем претендовать на роль индустриальной державы. «Все, защищая свободу торговли, ссылаются на Англию, но промышленность в Англии расцвела при покровительственной системе», — аргументировал точку зрения «москвичей» Чижов^[307].

В этом вопросе со славянофилами был солидарен И. К. Бабст. Если в начале своей политико-экономической карьеры он, подобно остальным экономистам-западникам (В. П. Безобразову, Е. И. Ламанскому и другим), был сторонником фритредерства, то по мере того, как правительство стало все больше прислушиваться к фритредерам и взяло курс на ослабление таможенных барьеров, Бабст сблизился с рядом крупных московских предпринимателей и стал отстаивать идею покровительства развивающейся отечественной промышленности. Протекционистские взгляды Бабста полностью отвечали задаче организуемого Чижовым журнала: безоговорочной поддержке интересов русской буржуазии в противовес притязаниям иностранных предпринимателей. Задача сотрудничества облегчалась и переездом Ивана Кондратьевича из Казани в Москву — ему было предложено возглавить кафедру политэкономии Московского университета, оставленную незадолго до этого профессором И. В. Вернадским.

Привлечение славянофилом Чижовым к участию в журнале западника Бабста объяснялось еще одним обстоятельством: по утверждению Чижова, для работы в «промышленном журнале» требуется главное условие, примиряющее все разногласия, — стремление содействовать экономическому росту и процветанию России. Позднее, уже в 70-е годы, Чижов вспоминал, что от сотрудничества в своем журнале он не отказывал не то что западникам, но даже и «нигилистам»: «Когда я был редактором „Вестника промышленности“, у меня этих господ было довольно. Они обыкновенно являются и рекомендуют себя: „Я такой-то, не знаю, могу ли быть Вам полезен, потому что я до конца ногтей социальных убеждений и не переменю их ни за что в мире“. Я обыкновенно принимал их весьма радушно: „Это, господа, не мое дело, я не посягаю ни на чьи убеждения, — будете работать, я очень буду рад работникам. Журнал мой чисто фактический, он не допускает теорий, вероятно, мы не будем иметь повода к раздору“»^[308].