Федор Чижов

Мобилизация русских капиталов на дело железнодорожного строительства — вот, по мнению Чижова и его соратников, путь к скорейшему развитию всей отечественной промышленности. Но этот процесс тормозила новая торгово-промышленная политика правительства. Взятый курс на понижение таможенных пошлин не позволял дорогостоящим изделиям русской промышленности конкурировать с хлынувшим в страну потоком дешевой иностранной продукции. А это вело к тому, что за Россией со временем могла закрепиться роль полуколониального придатка промышленно развитых западных держав.

С выходом в свет первых номеров «Русской беседы» на ее страницах стали появляться статьи, призывающие возвратиться к традиционной для России политике покровительства отечественной промышленности. Славянофилы предлагали высокими таможенными пошлинами стеснить импорт товаров и тем самым поддержать собственное производство, пока оно еще не достигло полного и самостоятельного развития^[349]. Однако правительство неохотно прислушивалось к доводам протекционистов.

В 1857 году из чисто конъюнктурных соображений, вызванных «веяниями времени», для участия в предварительном рассмотрении проекта изменений тарифа 1850 года в Петербург была приглашена депутация от русских купцов и фабрикантов. Тарифный комитет выслушал мнение депутации и признал его хотя и дельным, но, к сожалению, запоздалым. 27 мая 1857 года был принят новый таможенный тариф, вводивший, по словам Чижова, «нерациональное определение и несвоевременное приложение… пошлин, несообразных с состоянием разных отраслей нашей промышленности»^[350].

Критикуя новый тариф с протекционистской точки зрения, Федор Васильевич обращал внимание на социальные последствия его применения. Устанавливая высокие пошлины на наиболее употребительные в стране товары, тариф предусматривал почти беспошлинный ввоз предметов роскоши. А это противоречило христианским принципам. Согласно им, предметы первой необходимости следовало бы вовсе не облагать пошлиной, ибо при их вздорожании бедность переходит в нищету, обрекая на полуголодное существование тех, кто кормится трудами рук своих; предметы же роскоши и модные товары, составляющие «приволье высших классов», справедливо облагать высокой пошлиной, тем самым поощряя развитие промышленности и одновременно доставляя выгоду всему народонаселению^[351].

Через два месяца после принятия нового таможенного тарифа Чижов, огорченный неоперативностью славянофильской прессы, писал из киевской ссылки в Москву С. Т. Аксакову, отцу редактора газеты «Молва»: «Прислали мне на днях „Молву“: бьет бойко — только… надоедает спор за латинскую грамматику[352]… хотелось бы в „Молве“ спросить „Молву“, как она пропустила важный общественный вопрос и не сказала нам, что говорят о перемене тарифа?»^[353]

Упущение «Молвы» Чижов с лихвой восполнил в своих изданиях. На страницах «Вестника промышленности», а затем и «Акционера» Чижов не уставал приводить все новые и новые доказательства необходимости перехода к политике протекционизма. К этому его и Бабста побуждали московские торговопромышленники, недовольные правительственными «либрэшанжистскими» уступками иностранным предпринимателям. «Нас, русских фабрикантов, топчут в грязь!.. Бога ради, защитите нас: Ваше перо сильнее всех наших возгласов», — взывали они^[354]. Сообразуясь с этими призывами, журнал и газета ревностно отстаивали интересы отечественных товаропроизводителей, ведя особенно активную полемику с выходившим в Петербурге органом сторонников идеи свободной торговли «Экономическим указателем».

Парадоксальная ситуация: обладая огромными имущественными состояниями, русское купечество не имело почти никакого кредита. Это было одним из серьезных препятствий к его участию в деле промышленного учредительства. По мнению Чижова, решить проблему могло бы учреждение коммерческих банков, предоставляющих дешевый частный кредит под залог недвижимости и товаров. «Промышленность у нас более, нежели где-либо, и теперь более, нежели когда-либо, требует помощи, — писала по этому поводу в 1861 году газета „Акционер“. — Разнообразие богатств природы <нуждается в> разработке, а капиталов у нас мало, доверия еще меньше, прибегнуть не к кому, и дело остается без движения. Сколько теперь находится начатых фабрик, которые уже почти приведены к окончанию, недостает безделицы — денег; строение втрое, вчетверо могло бы обеспечить ссуду, но где достать ее?»^[355]

Учрежденный в 1860 году Государственный банк с основным капиталом в 15 миллионов рублей получил преимущественное право кредитования торговых и промышленных заведений. Однако с его появлением проблема так и осталась до конца не решенной. Несмотря на Всеподданнейшее прошение московского купечества, на Москву не распространялось производство ссуд под залог не подверженных порче товаров. Исключение было сделано лишь для бумажной пряжи.