Федор Михайлович Достоевский

Эта сцена, которая привела в такой восторг Белинского, имеет двойной смысл. Достоевский пытается смягчить остроту социальных противоречий и в духе утопического социализма мечтает о мире и согласии между «их превосходительством» и Макаром Девушкиным. Но есть и второй, более глубокий подтекст в этой сцене. «Их превосходительство» пожалел своего подчиненного — дал ему 100 рублей. Значит, Девушкин перестал быть бедным человеком, однако положение не изменилось: сословная иерархия сохранилась и герой остался таким же несчастным. Здесь Достоевский снова полемизирует с Гоголем: дело не в доброжелательных и недоброжелательных людях-общественный строй от этого не изменится.

Макар Девушкин, в отличие от Акакия Акакиевича, не только униженная, забитая, но и протестующая личность. И хотя Достоевский показывает, что такие люди, как Макар Девушкин, настолько свыклись со своим положением, что уже сами не верят в существование справедливости, все же герой «Бедных людей» — первый «бунтовщик» у Достоевского. Соединив гоголевскую тему о бедном чиновнике с фабулой «Станционного смотрителя», Достоевский из скромной психологической истории любви Девушкина к Вареньке создал реалистическую картину общественного зла и социальной несправедливости.

Именно социальный пафос «Бедных людей» и привлек прежде всего внимание В. Г. Белинского и создал первому произведению Достоевского шумный успех. В «Дневнике писателя» за 1877 год Достоевский рассказал о своей внезапной славе после появления «Бедных людей», о «самой восхитительной минуте» всей его жизни, когда рукопись прочел В. Г. Белинский. А в 1861 году об этом же вспоминает в романе Достоевского «Униженные и оскорбленные» начинающий писатель Иван Петрович: «И вот вышел, наконец, мой роман. Еще задолго до появления его поднялся шум и гам в литературном мире. Б. обрадовался, как ребенок, прочитав мою рукопись. Нет! Если я был счастлив когда-нибудь, то это даже не во время первых упоительных минут моего успеха, а тогда, когда еще я не читал и не показывал никому моей рукописи; в те долгие зимние ночи, среди восторженных надежд и мечтаний и страстной любви к труду; когда я сжился с моей фантазией, с лицами, которых сам создал, как с родными, как будто с действительно существующими; любил их, радовался и печалился с ними, а подчас даже и плакал самыми искренними слезами над незатейливым героем моим».

Самый «торжественный момент» в жизни Достоевского — рождение писателя — произошел в петербургские белые ночи и получил благословение Н. А. Некрасова и В. Г. Белинского.

Начало литературного пути Достоевского было блистательным, Но только в 1880 году он второй раз в своей творческой жизни пережил, после знаменитой Пушкинской речи, «самую восхитительную минуту» всей жизни.

Между этими двумя событиями стоят многие годы непонимания, а за солнечными днями биографии молодости через пять лет последовали мрачные казематы Петропавловской крепости и ужас «Мертвого дома»…

Глава третья Петербургский мечтатель

Непонимание началось уже со второго произведения — повести «Двойник», которую Достоевский начал писать в Ревеле, в гостях у брата Михаила, летом 1845 года. Возвратившись в августе в Петербург, он продолжает трудиться над новой повестью. Работа продвигается успешно, но мрачные предчувствия не оставляют молодого писателя. «Как грустно было мне въезжать в Петербург, — пишет Достоевский брату. — Мне Петербург и будущая жизнь петербургская показались такими страшными, безлюдными, безотрадными, а необходимость такою суровою, что, если бы моя жизнь прекратилась в эту минуту, то я, кажется, с радостью бы умер».

Но В. Г. Белинский, страстно поверивший в гениальность автора «Бедных людей», вначале столь же страстно верит и во второе произведение Достоевского. «Я бываю весьма часто у Белинского, — сообщает писатель брату. — Он ко мне донельзя расположен и серьезно видит во мне доказательство перед публикой и оправдание мнений своих… Белинский понукает меня дописывать Голядкина. Уж он разгласил о нем во всем литературном мире и чуть не запродал Краевскому, а о «Бедных людях» говорит уже пол Петербурга».

Поразительным сочетанием чисто ребяческого хвастовства и простодушной хлестаковщины полны письма Достоевского к брату Михаилу конца 1845 — начала 1846 года. «Ну, брат, никогда, я думаю, слава моя не дойдет до такой апогеи, как теперь, — сообщает Достоевский 16 ноября 1845 года. — Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное. Я познакомился с бездной народа, самого порядочного. Князь Одоевский просит меня осчастливить его своим посещением, а граф Соллогуб рвет на себе волосы от отчаянья. Панаев объявил ему, что есть талант, который их всех в грязь втопчет. Все меня принимают как чудо. Я не могу даже раскрыть рта, чтобы во всех углах не повторяли, что Достоевский что-то сказал, Достоевский что-то хочет делать. Белинский любит меня, как нельзя более…»