Федор Михайлович Достоевский

Несомненно, само по себе открытие памятника Пушкину в Москве в июне 1880 года было незаурядным событием в истории русской культуры. Но речь Достоевского сделала это открытие выдающимся, грандиозным событием в истории не только русской, но и мировой культуры.

Речь о поэте — плод сорокалетних размышлений Достоевского о творчестве великого русского поэта. В Пушкине Достоевский всегда искал разгадку судьбы и назначения России. В речи на открытии памятника Достоевский облек свои заветные мысли и упования в блестящую художественную форму. Красноречие оратора соединилось в ней с проникновенным пафосом пророка.

В появлении поэта, говорил Достоевский, для всех русских есть нечто бесспорно пророческое. «Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с петровской реформы, и появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом!»

Поэт, продолжал Достоевский, первым в Алеко и Онегине изобразил «исторического русского страдальца», оторванного от родной земли, тоскующего и страдающего. Пушкин же подсказал и русское решение этого «проклятого вопроса»: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве».

Оторвавшемуся от народной почвы гордому страдальцу Онегину поэт противопоставил Татьяну, русскую женщину, «тип положительной красоты». «Можно даже сказать, что такой красоты положительный тип русской женщины почти уже и не повторяется в нашей художественной литературе — кроме разве образа Лизы в «Дворянском гнезде» Тургенева».

Достоевский первый дал нравственное объяснение поступку Татьяны: «А разве может человек основать свое счастье на несчастье другого?… Но какое же может быть счастье, если оно основано на чужом несчастий… Скажите, могла ли решить иначе Татьяна, с ее высокой душой, с ее сердцем, столько пострадавшим?»

Определив нашу болезнь, говорил Достоевский, Пушкин дал нам и великое утешение: «Повсюду у Пушкина слышится вера в русский характер, вера в его духовную мощь, а коль вера, стало быть, и надежда, великая надежда на русского человека… И никогда еще ни один русский писатель, ни прежде, ни после него, не соединился так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин».

Ни один мировой гений не обладал пушкинской способностью к выражению дум общечеловеческих. «…В европейских литературах были громадной величины художественные гении — Шекспиры, Сервантесы, Шиллеры. Но укажите хоть на одного из этих великих гениев, который бы обладал такой способностью всемирной отзывчивости, как наш Пушкин. И эту-то способность, главнейшую способность нашей национальности, он именно разделяет с народом нашим, и тем он и народный поэт…

Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только… стать братом всех людей, всечеловеком…»

В заключение Достоевский воскликнул: «Смирись, гордый человек!» В этом контексте писатель подчеркивал не слово «человек», а слово «гордый». Достоевский завещал миру: «Воспрянь, духовный человек, и преобрази самого себя. Только так ты преобразишь мир!»

В зале Дворянского собрания, где произнес свою речь Достоевский, творилось что-то неописуемое. После его речи исступленный восторг и всеобщее ликование охватили слушателей. По единодушному свидетельству современников, выступление писателя произвело потрясающее впечатление. «Раздавшиеся рукоплескания и крики не были обычным бурным одобрением великому артисту, — вспоминал близкий знакомый Л. Н. Толстого Д. А. Олсуфьев, восемнадцатилетним юношей слушавший «пушкинскую речь» Достоевского, — но как бы общей единодушной «осанной», прозвучавшей со всех концов зала во славу великого учителя… Да! Это был, по общему признанию, незабываемый момент в истории русской общественности!..»