Федор Толстой Американец

Вскоре ему удалось отличиться. По приказанию князя Голицына, командира корпуса, действовавшего против шведов, ему поручено было исследовать пролив Иваркен. Он с несколькими казаками дошел до Годденского маяка и донес, что путь хотя труден, но возможен, причем добавил, что шведы в той местности не располагают большими силами. Это донесение дало возможность Барклаю-де-Толли, принявшему командование корпусом, перейти по льду Ботнического залива и с трехтысячным отрядом занять Вестерботнию[10].

А затем, оказавшись в прежней обстановке, Федор Иванович принялся опять за старое. В то время у него были две дуэли, одна с капитаном генерального штаба Бруновым, другая с Александром Ивановичем Нарышкиным, сыном обер-церемониймейстера И. А. Нарышкина, молодым и красивым офицером, живым и вспыльчивым.

Сохранились три версии его дуэли с Нарышкиным, одна — Вигеля, другая — Липранди, поправляющая Вигеля, а третья Булгарина.

Версия Вигеля такова: «У раненого Алексеева, несколько времени жившего в Або, каждый день собиралась гвардейская молодежь, между прочим старый знакомый его Толстой и молодой Нарышкин. Оба они были влюблены в какую-то шведку, финляндку или чухонку и ревновали ее друг к другу; в один из этих вечеров сидели они рядом за большим карточным столом, шепотом разбранились, на другое утро дрались, и бедный Нарышкин пал от первого выстрела своего противника».

Липранди, версию которого следует считать более достоверной, рассказывает: «Столкновение их произошло за бостонным столом. Играли Алексеев, Ставраков, Толстой и Нарышкин. Разбранки между ними не было, тем еще менее за ревность; в этом отношении они были антиподами. Несколько дней перед тем Толстой прострелил капитана генерального штаба Брунова, вступившегося по сплетням за свою сестру, о которой Толстой сказал словцо, на которое в настоящее время не обратили бы внимания, или бы посмеялись и не более, но надо перенестись в ту пору. Когда словцо это дошло до брата, то он собрал сведения, при ком оно было произнесено. Толстой подозревал (основательно или нет, не знаю), Что Нарышкин, в числе будто бы других, подтвердил сказанное, и Нарышкин знал, что Толстой его подозревает в этом. Играли в бостон с прикупкой. Нарышкин потребовал туза такой-то масти. Он находился у Толстого. Отдавая его, он без всякого сердца, обыкновенным дружеским, всегдашним тоном, присовокупил — тебе бы вот надо этого: относя к другого рода тузу. На другой день Толстой употреблял все средства к примирению, но Нарышкин оставался непреклонен и через несколько часов был смертельно ранен в пах».

Булгарин в своих записках еще подробнее описывает ссору Толстого с Нарышкиным.

«Преображенский полк тогда стоял в Парголове, — пишет Булгарин, — и несколько офицеров собрались у гр. Ф. И. Т. на вечер. Стали играть в карты. Т. держал банк в гальбе-цвельфе. Прапорщик лейб-егерского полка А. И. Н., прекрасный собою юноша, скромный, благовоспитанный, пристал также к игре. В избе было жарко, и многие гости по примеру хозяина сняли свои мундиры. Покупая карту, Н. сказал гр. Т-му: «дай туза». Гр. Т. положил карты, засучил рукава рубахи и, выставя кулаки, возразил с улыбкой: «изволь»[11]. Это была шутка, но неразборчивая, и Н. обиделся грубым каламбуром, бросил карты и, сказав: «Постой же, я дам тебе туза!» — вышел из комнаты. Мы употребили все средства, чтобы успокоить Н. и даже убедили Ф. И. извиниться и письменно объявить, что он не имел намерения оскорбить его, но Н. был непреклонен и хотел непременно стреляться, говоря, что если бы другой сказал ему это, то он первый бы посмеялся, но от известного дуэлиста, который привык властвовать над другими страхом, он не стерпит никакого неприличного слова. Надобно было драться. Когда противники стали на место, Н. сказал Т-му: «Знай, что если ты не попадешь, то я убью тебя, приставив пистолет ко лбу! Пора тебе кончить!» — «Когда так, так вот тебе», — ответил Т., протянул руку, выстрелил и попал в бок Нарышкину. Рана была смертельна; Н. умер на третий день».

«Вслед за этим, — пишет Вигель, — гвардия выступила обратно походом в Петербург, откуда было прислано приказание вести Толстого арестованным. У Выборгской заставы его опять остановили и послали прямо в крепость. Несколько лет вертелся он около Петербурга и в третий раз едва успел в него попасть».