Обучавшаяся в корпусе четверка — Федор и Григорий Волковы, Ваня Дмитревский и Алеша Попов — обязаны были ежедневно уделять часа два общим репетиционным занятиям в Головкинском доме.
Ваня Дмитревский, несмотря на протекшие четыре года, остался все тем же мальчиком, похожим на девочку.
С момента появления Грипочки Мусиной в Головкинском доме Ваня решил, что нашел в четырнадцатилетней девочке подходящего товарища. Она в свою очередь потянулась к этому взрослому мальчику, и между ними быстро установилось полное согласие. За эти два года не было ни одного дня, когда бы они не свиделись, хоть на несколько минут. Если, — что бывало очень редко, — им не удавалось свидеться дольше суток, они уж почитали себя вконец несчастными.
Никому из окружающих и в голову не приходило считать эту детскую привязанность за начало романа. Сумароков часто посмеивался над их неразлучностью.
— Ну, вы, куклы! Что вы, привязаны, что ли, друг
Вскоре после того, как были отпразднованы свадьбы сестер Ананьиных, Грипочка и Ваня сидели однажды, в саду Головкинского дома, возле летней эстрады, дожидаясь репетиции.
— Как живут ваши новобрачные? — спросил Ваня.
— У, как хорошо! — закрыла глаза Грипочка. И добавила, нагнувшись к Ване: — И ты не поверишь, все время целуются. Ужасно неприлично, — как на театре…
Грипочка сидела, болтая ногами, которые не доставали до земли.
— Перестань болтать ногами, ты уже не маленькая, — сказал Дмитревский.
Грипочка перестала. Потом сказала:
— А почему Александр Петрович постоянно болтает ногами? Ведь он же не маленький.
— Александр Петрович навсегда останется ребенком.
— Я за это его и люблю, — сказала Грипочка. Потом неожиданно, не меняя тона, спросила: — А когда мы поженимся?
— Кто с кем? — поднял голову Дмитревский.
— Ну, понятно, мы с тобой. Не с Александром Петровичем же, — он уже женат.
Ваня подумал.
— Как выучусь, так и поженимся.
— А вот Гриша Волков не хотел ждать, пока выучится. Впрочем, можем немножко и обождать. Но только немножко; учись скорее.
— Я буду спешить.
Через несколько дней Грипочка села писать письме своей сестре Татьяне Михайловне. Писала по-русски, часто задумываясь над правописанием и перечеркивая написанное: