В антракте зрителям раздавали книжечки с текстом «Торжествующей Минервы» и пригласительные афишки на завтрашний маскарад. Но кто мог предполагать в тот торжественный вечер, что видел последнее выступление трагика на сцене. А одна из финальных реплик Оскольда — «а мне моя судьба отверзла двери гроба» — оказалась невольным пророчеством о самом артисте, которому оставалось жить два месяца.
Рано поутру Волков был на ногах, у крыльца его ждал оседланный конь. На площади в предутренней мгле уже чувствовалось движение, скрипели повозки, мычали быки. Погода выдалась на диво удачная — тихая, с умеренным морозцем, с редко падающим снежком.
В десять утра выстроившаяся процессия двинулась по Большой Немецкой, вскоре голова ее, завернув влево, показалась на Разгуляе.
Начиналось шествие с изображения общественных пороков. Впереди шел оркестр комической музыки (флейты, литавры, дудки, погремушки), рядом на шесте несли знак первой части маскарада — пересмешника Момуса, куклы и шутовские бубенцы, надпись на знаке гласила: «Упражнение малоумных». Ехал храбрый дурак верхом, шли глупый Педант с ассистентами, хранительница книг Безумного враля.
Затем следовал Бахус в колеснице, которую везли «тигры». Его окружали хмельные сатиры и баханты с тамбуринами, бряцалками и виноградными корзинами. Эту часть предваряло «знамя» с надписью: «Смех и бесстыдство». Здесь осмеивались откупщики, корчемники с крючками, которыми ловили красноносых пьяниц, целовальники, стоящие за стойками с мерками и насосами.
Бичевались раздор и несогласие. Под знаком со словами «Действие злых сердец» бились на кулаках, боролись, гонялись друг за другом с «убийственными орудиями» ослепленные злобой забияки и бойцы. Их подзадоривали три фурии.
Маска «Обмана» («пагубная прелесть») окружена была змеями, укрытыми в розах. Здесь пели и плясали цыганки, шествовали колдуны, ворожеи и несколько «дьяволов». Невежество — в следующей части маскарада — ехало на осле. Ему сопутствовала свита из Праздности, Злословия и толпы ленивых.
Беспощадно обличалось мздоимство — «всеобщая пагуба». Перед зрителями являлись ябедники, крючкотворцы и взяточники с крючьями и сетями, которыми опутывали и стравливали людей разного звания. Подьячие шли со знаменами, на которых крупными литерами было написано: «Завтра». Хор взяточников пел:
Хромая Правда тащилась на костылях, со сломанными весами на плечах. Толпа сутяг и аферистов гнала ее, колотя в спину мешками, полными денег. Затем везли Взятку (акциденцию, как тогда говорили), сидящую на яйцах при трех уже вылупившихся гарпиях. Ее сопровождали ассистенты — криводушники. Два друга — Кривосуд-Обиралов и Взятколюб-Обдиралов — ехали, рассуждая о пользе взяток, а суетившиеся рядом пакостники сеяли вокруг на пути крапивные семена.
За ними шли, понурив головы, обобранные искатели правосудия с пустыми котомками в руках.
Потом двигались картины «превратного света». Восьмое отделение глумилось над Спесью. Она ехала на рыдване в окружении льстецов, подхалимов, лакеев и пажей — под звуки трубачей и барабанщиков.
Заключали сатирическую часть маскарада Мотовство и Бедность со свитами. Появлялись Скупость и Роскошь с мотами-ассистентами, картежники, игроки в кости, нищие с котомками.
Маскарадной части, восславлявшей «Златой век», предшествовала колесница Юпитера, за нею возникали картины идиллии — пастухи, пастушки, Астрея, Парнас с музами, Аполлон, хор стихотворцев, земледельцы с орудиями сельского труда. Мир в «облаках» сжигал военное оружие.
И наконец, являлись Минерва и Добродетель с их «соследователями» — науками, искусствами, законами. На белых конях в ярких доспехах ехали прославленные в истории герои, шли законодатели и философы. Над колесницей торжествующей богини наук и искусств Минервы (олицетворявшей русскую императрицу) парили Победа и Слава.
Едва ли не вся Москва собралась поглядеть на необыкновенное зрелище. Тысячи людей стояли вдоль улиц. Не только окна и балконы, но и крыши домов были облеплены любопытствующими. Огромная толпа шла следом за процессией. Маскарад поразил всех великолепной слаженностью, стройностью, дисциплиной и порядком. Волков верхом на коне продолжал следить за шествием, не выпуская из поля зрения ни одну группу участников. Императрица наблюдала его, приехав в дом И. И. Бецкого и расположившись в покое, сделанном «наподобие фонаря» (видимо, на веранде).