Феечка

Мой будущий дед вышел за бабушкой из автобуса, так и не видя лица, просто очарованный ее фигуркой и легкой походкой (бабушка до сих пор ходит, как будто слегка пританцовывая, – представляю, как она ходила в молодости!), и шел за ней на небольшом расстоянии, пока бабушка резко не обернулась, потому что она слышала, что кто-то идет за ней вечером, боялась и решила сразу положить конец своему страху – не убегать, а развернуться и посмотреть этому человеку прямо в лицо! Дедушка был потрясен бабушкиной красотой и белой меховой опушкой ее воротника, бабушка уверена, что если бы не опушка, он не разглядел бы сразу, как она хороша. А опушка-то – из «другой жизни»! Это какая-то древняя опушка, тоже пережившая войны и катаклизмы, ее привезла прабабушка из Сибири, где она была в войну в эвакуации. Опушка, к сожалению, не дожила до наших дней, бабушка ее выбросила в одну из «генеральных чисток», как она называет весенние перетряски вещей и уборку, и теперь очень об этом жалеет.

Я так к вещам не отношусь. Есть, конечно, в некоторых старых вещах частица того времени, в котором они были сделаны, но не во всех. Другое дело – одежда, сшитая или связанная руками, в ней есть старание и доброта того человека, который одежду делал. Например, у меня есть темно-зеленый шарф, который мне в отпуске связала мама. Почему она вязала его из такой шерсти – не знаю, наверное, что нашла на даче, из того и вязала. Мама вяжет редко, у нее нет времени, но в отпуске иногда любит делать что-то руками.

Цвет мне не очень нравится, но я этот шарф надеваю, когда чувствую, что могу заболеть. Горло проходит безо всяких спреев, полосканий и таблеток. Надо просто плотно замотать его маминым шарфом и представить при этом маму, как она сосредоточенно, как будто за хирургическим столом, вяжет петельку за петелькой и поднимает на меня глаза – серьезные и чуть-чуть нездешние. У мамы такие глаза, она никогда сюда, к нам, в наши глупые разговоры и смешки, до конца не приходит. Я уверена, что вовсе не все хирурги такие. Мама больше похожа на ученого, который живет в своем мире. Но я ее люблю и… побаиваюсь. Это не мешает мне восхищаться ею. А бабушку люблю и вовсе не боюсь, хотя воспитывала меня в основном бабушка, она же и ругала, и даже пыталась наказывать – за вранье, к примеру.

Наказания были разные – она не давала мне сладкого несколько дней, на даче не разрешала выходить на улицу к сверстникам, пару раз дергала за ухо, но это вызвало противоположную реакцию – я стала еще хуже себя вести, и бабушка вовремя вернулась к более гуманным способам воспитания. Наверное, она своего добилась – я не умею складно врать. И это не совсем удобное свойство. Иногда нужно соврать, чтобы сгладить неловкость, чтобы не рассказывать о себе то, что вовсе не всем нужно знать, ложь имеет разный смысл и разные формы. Сказка – тоже ложь, так даже в древней поговорке говорится. А без сказок мир был бы пуст и бесцветен. И это тоже наш старый спор с бабушкой.

– Значит, ты сбежала… – задумчиво сказала бабушка. – Дай мне коробку с лекарствами, Таня переживает, что я ничего не пью. Завтра с утра будешь мне капельницу ставить. Справишься? А то Таня прислала медсестру, а та так ткнула мне в вену… И еще деньги ей платить…

– Справлюсь… – неуверенно сказала я. – Мама же меня учила…

– Так значит, сбежала, – повторила бабушка. – Струсила.

– Нет. – Я внимательно взглянула на бабушку. Она на самом деле так думает?

– А что ж ты не стала бороться за свое счастье? Почему уступила сразу этой… Ульяне? Как коротко, кстати? Уля?

– Никто ее коротко не зовет, ба. К ней на кривой козе не подступишься.

– Гордячка?

Я пожала плечами.

– Совершенно закрытый и непонятный для меня человек.

– А говоришь – подруга…

– Закрытая и непонятная подруга, – хмыкнула я. – А насчет того, чтобы бороться… Нет, я за него бороться, как ты выражаешься, не буду. Не для меня это.

Бабушка прищурилась.

– То есть ты не из-за меня приехала?

Я встала к раковине мыть посуду, чтобы бабушка не видела моего лица.

– Нет, конечно. Просто… решила дома побыть несколько дней. И заодно видеоработу сделать о родном городе, нам задали. Все рванулись снимать Москву, она всем нашим вдруг стала родная. А мне – нет. Вот завтра пойду поснимаю Дворцовую площадь.

– А тема какая – поточнее? – быстро спросила бабушка.

А тему я не успела придумать.

– Тема… архитектура… и… современность.

– Не умеешь врать, – констатировала бабушка. – Ладно, я все поняла.

Она поднялась, опираясь на стол. Я понадеялась, что только из осторожности, чтобы опять не упасть. Мне не хотелось думать, что у бабушки нет сил подняться.

Утром меня рано разбудила мама, проинструктировала, что и как делать, какие таблетки заставлять бабушку пить до еды, какие – после. Насчет капельницы мама слегка удивилась, но разрешила, поскольку я летом на даче помогала ставить капельницы с глюкозой ей самой, когда мама в отпуске заболела и ничего не могла долго есть. Я тогда и научилась.