Феерия для другого раза I

Я обещал это Револю…*[136] классная песня, как бы это сказать… ритм!.. тонкость!.. песенка не для всех! Он должен был спеть мне ее в Бекон[137]… на «Бенефисе»! «Посылки примерным заключенным»… ну и событие, не так ли?!. было еще шесть куплетов… весьма пикантных, уверяю вас! Они были исполнены в «Европейце»,*[138] я действительно прославился!..

Так могло бы быть!

Я проорал ее, мою песню, там, из своей могилы, соседу за стенкой!.. Он меня не прерывал… четверть часа… час… а потом он снова начал выть! с еще большей силой! Но, извините, я могу его переорать! Я знаю как! Моя грудная клетка расширяется в тот момент, когда я уже действительно больше не могу, когда я слишком страдаю, когда я не могу, к примеру, нормально посрать в течение десяти… двенадцати… тринадцати дней… удар под дых! они не хотят ставить мне клизму, и я вою!

Они меня держат в немыслимой жаре, почти пятьдесят градусов! нарочно! нарочно! мне все равно! клизму! уверен, если я буду выть, они придут!.. я заглушаю воплями всех остальных! я лаю, как здоровенный сторожевой пес!.. собаки мне вторят… три, четыре своры… вот, пожалуйста, слышите, какой шум? Гав! Гав! Гав! Стража вмешивается, четыре автомата, я подаю им знак: я прилип! больше не могу… вставать!.. двигаться!.. финиш! они выходят, идут искать дамочек!.. Носилки!.. вот!.. это напоминает Африку и Фландрию… Ипр в 14-м году…*[139] Нас никогда не минуют всевозможные осложнения! И Безон тоже, английские бомбы… там уж я развернулся! пришивая ноги, руки, половые органы, головы!.. «Верный присяге» – и это не все! Кантон Аржантей! свидетельства о смерти…*[140] это я! безупречный! совесть! характер!

Развернутая панорама жизни! Вы видите на сцене самих себя… какие пышные декорации!.. Там, в тюремном лазарете, мой случай известен, естественно… ко мне особое отношение… только вода слишком горячая!.. доктора не такие идиоты, как другие, это немного мешает, проблемы, горькая правда… они мне ни разу не сказали ни слова, но они видят… у меня право на три дня лазарета, на пятнадцать ампул, еще на две клизмы, на семь бутылок «питательного» пива*[141] и на промывание моих струпьев «фиолетовыми кристаллами»…*[142] Если в тюрьме завелся идиот, его обязательно подселят ко мне, кровать рядом, нас двое… надо его заставлять жрать, надо развлекать… вот оно, уважение, доверие, медики видят главное… Смотрите, огромный, отчаявшийся, по кличке Баррабас, русский, сапожник по профессии, можно сказать, я спас ему жизнь… он штрыкал в лучевую кость вилкой… а потом принялся за бедро, под одеялом… он убивал себя… Вы говорите – человек! решение! он нашел на бедре артерию, это верная смерть!.. за два дня он оправился!.. только благодаря мне!.. убеждения, пантомима! я буквально излучал душевный оптимизм! он ест суп! правда, я слышал, потом он покончил с собой… через две недели бросился под поезд… в туннеле… сломал наручники, а они собирались его выпустить…

Погодите, я еще вернусь к горе-сапожнику! этот задор! надежда! основательно напичканный витаминами! с мягким брюхом! клизма! молодость! я верю в чудеса! Я даже не слышу больше рыка морских львов!

Появляется Гортензиа…

– Пошел вон! Лазутчик!.. – кричу я… – Эпилептик! Псих! Сраный Заседатель!

– Вот как я тебя!

– Вишист! Нигер! Сигара! Угольщик! Пошли вы все на… Караиб! Содомит!.. хамло! Джаз-банд!

Вот вам действие витаминов! Я сбиваю его с толку… Да он экто и ничто другое! Плазма! Ах, Людовик XIV и всякое такое! Ах, явления! Имел я их всех!

– Статья 75-я! – я его оскорбляю.

И все!

Он исчезает…

Видите, решительность, бодрость! я сохраняю форму пять, шесть дней! ах, эта шатающаяся! трескающаяся! форма! листики, на которых я пишу! чудесный карандаш! потом дела пошли несколько хуже… совсем плохо… опять в глазах туман… я вижу неясно… расплывчато… я больше вообще не вижу… я вою, они снова тащат меня в лазарет!.. Носилки! а во Френе будет хуже?… Во сто крат!

– А в Вуппертале, комедиант?

– А ваша дохлая пиписька? Послушайте, вот история, в которой суть дела, раз уж вы так дотошны, некий человек из Лондона, он провел тридцать лет «там»! Двенадцать отсидок! Каждый раз он выходил худым, бледным, таким прозрачным, что сквозь него все было видно!.. «стрекоза»… сам над собой подшучивал он! сам над собой! вы говорите, характер, оптимизм! четырнадцать арестов! двенадцать отсидок! он повторял это нарочно!

– Просто ангел! – восхищались все…

В конце концов он вознесся… В самом деле!.. Они нашли его однажды утром, остывшего… почти бестелесный… одна кожа… это уже нельзя было назвать телом… из-за худобы… его похоронили одетым, плащ, шапка, ботинки, костюм, все!.. из особой милости… священник не позволил его раздевать… я тоже худой, а священника и не видел!.. я похудел на сорок восемь килограмм! он ни разу не пришел ко мне, скотина! дежурный лютеранин! даже не папист! Никто…*[143]