Фея Альп

– Уйди, Вольфганг, – тихо сказал Рейнсфельд. – Бедная девочка совсем потеряла голову. Тебе не следует оставаться: очень может быть, что барон еще раз придет в себя, тогда именно тебя он не должен видеть.

– Еще раз? – повторил Эльмгорст. – Так ты боишься?..

– Самого худшего. Уходи и пришли мне на помощь старую Рони; ты найдешь ее где-нибудь в доме. Подожди во дворе, я выйду к тебе, когда будет можно.

И он почти насильно вывел его. Вольфганг молча повиновался. Он послал в комнату служанку, которую встретил в прихожей, и вышел на свежий воздух. Тяжело ему было: кто мог предвидеть такой конец!

Прошло около четверти часа. Бенно Рейнсфельд явился наконец, он был очень бледен.

– Ну? – поспешно спросил Вольфганг.

– Все кончено! – вполголоса ответил доктор. – Удар, я с первой минуты увидел, что смерть неизбежна.

Вольфганг не ожидал такого, это было ужасно, слишком внезапно, чтобы так сразу прийти в себя.

– Мне страшно тяжело, Бенно, – заговорил он все-таки, – но я ведь не виноват. Надо дать знать Нордгейму.

– Непременно. Насколько я знаю, он единственный близкий родственник. Я должен остаться с бедной девушкой, она не в себе от отчаяния. Отправь кого-нибудь в Гейльборн…

– Я поеду сам. Прощай!

– Прощай! – коротко ответил Бенно, возвращаясь в дом. Вольфганг повернул к воротам, но вдруг остановился и медленно подошел к открытому окну.

Там, в комнате, стояла на коленях Эрна, обеими руками обхватив тело отца. Человек, еще четверть часа назад полный жизненных сил и упорно боровшийся с неумолимой судьбой, теперь лежал тихо и неподвижно; он не слышал отчаянного плача своего осиротевшего дитяти. Судьба обратила его слова в предсказание: Волькенштейнергоф оставался во владении старинного рода, колыбелью которого он был, пока последний Тургау не закрыл глаза навеки.

Глава 4

Прошло три года. Председатель Нордгейм переехал в столицу, где его дом вполне соответствовал богатству владельца. Это большое здание, скорее дворец, было выстроено знаменитым архитектором в самой аристократической части города. Внутренние помещения, убранные с расточительной роскошью, отвечали всем требованиям светской жизни, прислуги содержался целый штат.

Во главе хозяйства уже много лет стояла баронесса Ласберг. Овдовев и оставшись совершенно без средств, она воспользовалась рекомендацией одного из своих знатных родственников и весьма охотно заняла место в доме богатого «выскочки», который предоставил ей неограниченную власть распоряжаться всем по своему усмотрению. Как ни старался это скрыть Нордгейм, но ему доставляла удовольствие мысль о том, что настоящая аристократка принимает его гостей и занимает место матери при его дочери и племяннице. Уже три года Эрна фон Тургау жила в доме дяди, который стал ее опекуном и тотчас после смерти отца взял к себе.

Председатель сидел в своем кабинете. Он разговаривал с господином, занимавшим место напротив него. Это был один из лучших столичных адвокатов, юрисконсульт железнодорожного общества, во главе которого стоял Нордгейм. Беседа имела оттенок частного разговора, хотя речь шла о делах.

– Вам следует поговорить об этом с Эльмгорстом, – сказал председатель, – он может дать вам самые точные сведения.

– А разве он здесь? – несколько удивленно спросил адвокат.

– Со вчерашнего дня, и предполагает пробыть в городе около недели.

– Это очень кстати. Однако наша столица имеет особенную притягательную силу для господина инженера: он довольно-таки часто бывает здесь.

– Да, по моему желанию: я люблю узнавать о ходе дел из личных донесений, а не из писем. К тому же Эльмгорст уезжает только тогда, когда без него действительно могут обойтись.

Адвокат Герсдорф, человек лет сорока, чрезвычайно заметной наружности с серьезным, умным лицом, по-видимому, понял его слова иначе. Он улыбнулся несколько насмешливо:

– В добросовестности господина Эльмгорста я не сомневаюсь, мы все знаем, что он делает скорее слишком много, чем мало. Общество может поздравить себя с приобретением такой полезной силы.

– Ну, заслуга принадлежит не обществу. Когда речь шла о назначении Эльмгорста, мне пришлось немало бороться из-за него, да и ему самому настолько затрудняли работу, что всякий другой на его месте, наверное, предпочел бы уйти, со всех сторон он встречал тайное недоброжелательство.

– Но справился с ним довольно скоро, – сухо заметил Герсдорф. – Я еще помню, как бунтовали сначала его коллеги, не желая сносить его повелительный тон, но мало-помалу они замолчали. Полагаю, он весьма энергичен в таких случаях. В последние три года он почти все прибрал к своим рукам; всем известно, что он никого не терпит над собой или даже рядом с собой.