Фея-Крёстная желает замуж

— Я знаю, кто сильнее тебя.

Чёрная Злоба хохочет, запрокинув голову. Но её смех больше не пугает.

— Лидия, маленькая девочка, которая верила в фей.

Моя противница хохочет ещё громче и безумнее.

— Лидии давно уже нет. Её поглотили злоба и отчаяние.

Я мотаю головой.

— Она жива. Она в твоих глазах. И она знает, что я пришла за ней.

Чёрная Злоба кривит губы в ухмылке.

Но она не понимает, что сейчас я имела возможность разгадать её главный секрет и теперь намерена воспользоваться этим.

— Если ты убьёшь меня — Лидия погибнет. А, не убив, тебе не победить.

Я улыбаюсь ей, вернее, Лидии в её глазах, Лидии, которая за тёмным окном в вечное одиночество всё-таки увидела фею, поверила, потянулась к ней.

— Я и не собиралась тебя убивать, — заверяю Чёрную Злобу. — Я светлая, я не умею. Но умею кое-что другое.

И… обнимаю её — одинокую, несчастную девочку, которая едва не разучилась верить в сказки.

Глава 20, в которой мимо меня протопали…

Чернота слетает с неё слоисто, как подхваченные ветром сухие листья. Клубится у ног, неохотно отползает, скалится и шипит, обещая вернуться и взять реванш. Змеями юркает в щели.

А в моих объятиях оказывается миловидная рыжеволосая девушка лет двадцати пяти. Несколько секунд она удивлённо смотрит на меня, подобно человеку, с которого слетел длительный сон, а потом, произнеся:

— Фея! Настоящая! — теряет сознание и медленно оседает на пол.

Злобинда и Иолара кидаются на помощь. Вместе мы укладываем девушку на кушетку, любезно подогнанную командой доктора-приведения.

А теперь — к кудеснику. Слишком многое отвлекало от того, чтобы сразу кинуться — лечить, спасать. Но теперь не остановит ничто.

Подбегаю, опускаюсь на колени. Провожу пальцами по гладкой, прохладной, как отшлифованный камень, коже щёк. Пальцы пачкается в красное. Вся его одежда иссечена, заляпана кровью, и листья, которыми буквально осыпан его наряд, тускнеют, как вянут цветы от дыхания осеннего ветра. Молодое прекрасное лицо безжизненно. И только тени от длинных ресниц ложатся на острые скулы.

Будь я человеком, упала бы на его тело, и рыдала с причитаниями. Но я — фея, я рождена вершить волшебство и творить чудеса. А сейчас мне и нужно-то всего одно маленькое чудо.

Размазываю слёзы, проглатываю ершистый комок и, наклоняясь к нему, шепчу:

— Любимый мой, хороший, очнись.

Целую в твёрдые холодные губы.

Напряжённо прислушиваюсь к дыханию.

Жду, прижав к груди, где бешено колотится сердце, сжатую в кулак ладонь.

Увы, он не приходит в себя…

Мне кажется, мир летит в тартарары, а жизнь моя — мотается назад, к той ночи, когда я впервые увидела луну. Ещё минута — он не очнётся — и от меня останется лишь сверкающая пыль…

— Пожалуйста, пожалуйста, — молю.

Слёзы предательски катятся и капают на возлюбленного.

Ничего не происходит.

Сегодня мне не удаётся чудо.

Тишина такая, что слышу мерное биение его ещё живого сердца и дыхание стоящих вокруг людей.

Но кому-то, как назло, похорошело, и поэтому этот кто-то изволит возмущаться:

— Да что вы себе позволяете, развратница! Здесь же студенты!

Поворачиваюсь, а он стоит чёрной скалой, руки сложил. Морда зелёная и недовольная, наверное, от зависти, что не его ласкаю.

— Здесь свадьба, — поправляю я, поднимаясь с колен, — а значит, торжество любви и единения сердец. Впрочем, вам не понять.

Хмурус фыркает, как разъярённый ёжик.

— И всё-таки я бы потребовал соблюдения норм приличия в присутствии преподавательского состава и студентов.

Делаю вежливый реверанс.

— Простите великодушно за то, что пыталась спасти человека, который только что рисковал жизнью ради всех нас.

Но Хмурус непоколебим, он сводит брови к переносице и цинично хмыкает:

— Ещё надо разобраться, что этот ваш благодетель, — он размыкает руки, чтобы пальцами закавычить последнее слово, — делает в моей академии.

Я вспоминаю картину, когда Хмурус маршировал по коридорам подобно заводной кукле, давлю смешок и отвечаю в тон ему:

— Это нужно разобраться, что вы делаете на месте ректора, если не знаете о кудеснике и целом логове крысоров.

Хихиканье, вызванное первой фразой, тут же сменяется испуганными вздохами, когда звучит вторая.

Хмурус буквально вспыхивает от ярости, почти, как давеча Иолара, только менее разрушительно. Будь он в силах, крикнул бы мне в лицо: «Вы уволены», но сейчас это не в его компетенции. Поэтому он лишь удаляется с видом оскорблённой невинности, бросив напоследок:

— Сведения о том, что вы дерзите начальству, я занесу в вашу характеристику и подошью к личному делу.

Как вам будет угодно, ваше зеленейшество, так и крутится на языке, но сказать не успеваю: появляются санитары — подчинённые призрака в белом халате — и начинают укладывать кудесника на носилки.

Спешу к ним, помогаю устроить поубоднее, целую напоследок холодные губы и провожаю взглядом, пока его уносят из зала.

Следом летит моё сердце, а слёзы прокладывают дорожки по щекам. Незачем больше сдерживаться: плакать о возлюбленных — это нормально. Тонкая рука, в белой, расшитой серебром перчатке, ложится мне на плечо.

Злобинда.

Сочувствующе заглядывает в лицо, вытирает слёзы.