Фея с островов

Дэвид думал, что поспит какой-нибудь часок, не более, но тишина и мерное покачивание лодки так усыпили его, что, когда он открыл глаза, вокруг была серая предутренняя мгла. Он кинулся к борту. Бирлинн окутывал густой серый туман, берег был едва различим из-за плотной пелены — зубчатые черные кряжи побережья, словно пустынные острова, высились в молочном океане марева. Вода тихо ударяла о борт, лодка шла спокойно. Мойра, закутавшись в плед, стояла у руля, умело огибая прибрежные рифы, но при этом не удаляясь от большой земли, дабы не потеряться во мгле.

— Ты хорошо спал, — спокойно сказала она. — А я была милостива и дала тебе отдохнуть.

Дэвид смотрел на нее, словно не веря, что она не воспользовалась его сном, чтобы пристать где-то и скрыться. Он особенно оценил это, когда она невозмутимо добавила:

— Ты ошибся насчет огненных крестов, Хат. Я тут подумала и поняла, что эти огни вовсе не были знаком объявления войны. Просто местные жители праздновали Мидсаммер — древний кельтский праздник середины лета. День Святого Иоанна, — добавила она, перекрестившись.

Дэвид улыбнулся. Надо же, все поняла, но не навредила ему.

— Иди отдохни, малышка, — мягко сказал он. — Ты умница, что справилась, но дальше поведу я.

Она послушно передала ему кормило и отправилась отдыхать на другой конец лодки. Правда, сперва попросила Дэвида отвернуться, чтобы она могла справить нужду.

Так у них повелось и в предыдущий день: то Мойра требовала, чтобы он отвернулся, когда ей было нужно, то он делал ей знак отвести глаза. Ограниченные пространством небольшой лодки, они учились уживаться вместе.

Когда наконец вышло солнце, остатки тумана быстро рассеялись. Мойра спала, накрывшись пледом, но потом стало жарко, и она, сбросив его, проснулась. Они опять позавтракали овсяной мукой с водой, зажевав ее солониной. Оставалось еще полмеха виски, но солнце начало припекать, и его вовсе не хотелось. Бирлинн слегка поскрипывала, парус выгибался, улавливая ветер. Время от времени около корабля из воды выскакивали дельфины и, красиво изгибая спину, снова падали в море, с шумом поднимая брызги. Мойру они забавляли, она смеялась, как девчонка, и Дэвид смеялся вместе с ней. Пару раз ветер менялся, и они шли галсами. Мойра уверенно помогала Майсгрейву тянуть шкоты. Быстрая езда по волнам ее только веселила. Такой беспечной и веселой она особенно нравилась Дэвиду. Он начинал понимать Гектора Роя, готового ради этой женщины объявить войну кому угодно.

А еще ему нравилось рассматривать ее. Мойра, когда не злилась, представляла собой вполне ангелоподобное создание — большеглазая, с тонким одухотворенным личиком, в котором интересно сочетались гордость и некая пленительная нежность. От соленого ветра и брызг ее светлые волосы еще сильнее завились, стали жесткими и при этом казались особенно пышными и кудрявыми. Даже ее покрасневшее от ветра и солнца лицо выглядело привлекательным.

В этот день они гораздо больше разговаривали. Мойра довольно откровенно поведала ему, как жила на Оркнеях, как бежала оттуда от нищеты и неопределенности и как потом восхищалась всем, чем пытался одарить ее Гектор Рой. Дэвид узнал, что она была из очень бедной семьи, и стал понимать, отчего она так довольна, снискав покровительство могущественного вождя Маккензи.

Рассказала Мойра и о том, что ранее, до того как произошла ее встреча с Гектором Маккензи, она намеревалась стать монахиней, к чему ее тщательно готовил один святой человек, священник Годвин, обучивший ее латыни, чтению и письму. За прошедшие годы Мойра неоднократно хотела написать ему, как сложилась ее жизнь, но так и не решилась. Ведь добрый Годвин строго осуждал ученицу за то, что она ушла жить со старым Гектором Роем.

Итак, Дэвид понял, откуда у фейри вождя довольно неплохое образование. Однако откуда у нее такие манеры? Такие достоинство и грация? Вряд ли священник с Оркнеев мог обучить ее подобному.

Ее доверие расположило Майсгрейва, и он в свою очередь поведал о себе. Рассказал, как жил у Маклейнов, как учился владеть оружием. Мойра, казалось, слушала невнимательно, и он порой замечал на ее лице презрительную гримасу. Даже создалось впечатление, что она не очень-то и верит ему. Однако Дэвиду все же удалось завладеть ее вниманием, когда он поделился с ней воспоминаниями о своей жене Тилли. Возможно, Мойра сердцем почувствовала искренность, с какой Дэвид говорил о любимой женщине. Впрочем, так и было. Ибо, несмотря на прошедшие после ее смерти годы, Тилли все еще была дорога ему, и, рассказывая, как они жили, он невольно разволновался, к горлу подкатил ком.

— Почему же ты оставил ее, Хат? — мягко спросила Мойра.

Дэвид, как ни старался, не смог подавить глубокий вздох.

— Это она оставила меня. Она умерла. И я считаю, что повинен в ее смерти. Она была худенькая и подвижная, детей у нас долго не было. А когда она все же понесла… то не смогла разродиться.

— Немало женщин умирает от подобной участи, — несколько цинично заметила Мойра. — И я благодарна, что не понесла от Гектора.