Фея с улицы Иркутской дивизии

— Это уже частности. Ты с другой, я с другим… Оставим все как есть. Ты же понимаешь, что ничего обратно не вернешь, но капризничаешь, как ребенок, как будто от этого что-то изменится. Михаил здесь ни при чем. Он честно старался устоять, но у него ничего не вышло.

— Ты и его бросишь! — сказал он уверенно.

— Кто знает? — Она пожала плечами. — Захочу — брошу. — И, не удержавшись, добавила: — Кто знает, может, уже бросила.

Все-таки играть роль хозяйки жизни куда приятнее, чем безмозглой щепки, которую по течению тащит неизвестно куда.

— Ты ведьма, ты привораживаешь мужчин, вот они и таскаются за тобой, гони, не гони…

— Ведьма? — Сима подняла бровь. — Буквально месяц назад говорил — фея. Какие вы, мужчины, непостоянные существа!

— Существа! — с закипающим раздражением повторил он. — Снисходишь?

Если бы он знал, как Сима относится к себе и к своим романам с мужчинами. Если бы только догадывался, что от Михаила она почти ушла… Наверное, не вел бы себя так. А постарайся он ее уговорить, прикинься раскаявшимся, даже, кто знает, пообещай ей невозможное: никогда не брать в рот спиртного… И кто знает, вдруг она бы захотела вернуть Сумятина? Чтобы заслониться им от Михаила.

Вера? Нет, она бы не стала больше жалеть ее. Не потому, что злилась, а потому, что захотела показать чересчур самонадеянным особам, что вовсе не они заказывают музыку…

А вместо этого она стояла и нарочно злила его. Черт знает что, садистка какая-то!

— Сима-а, — протянул он тоскливо, — я скучаю по тебе.

— Володечка, — заговорила она, переставая играть жестокосердную пофигистку, — ты лучше постарайся меня забыть, а? Ты на самом деле хороший парень, и я честно старалась тебя полюбить. Но ведь сердцу не прикажешь…

— Да есть оно у тебя, сердце?! — чуть ли не со слезами вскричал он.

— Прости, пожалуйста, прости меня! — сказала она и, к удивлению Володьки, заплакала.

Он никогда прежде не видел ее плачущей, а сейчас схватил в охапку, прижал к себе, и она стояла, уткнувшись ему в грудь и поливая слезами его новую голубую рубашку, так шедшую к его глазам.

— Но ведь ты и раньше меня не любила, а жила, — напомнил Володька.

— Жила, — всхлипнула Сима, отстраняясь, — а кому от этого было лучше?

— Мне, — тяжело вздохнул он, — мне было лучше. Между прочим, с тобой я напивался один, максимум два раза в месяц, а с Веркой — день через день.

— И она терпит?

— Терпит, куда ж ей деваться, — с нечаянным самодовольством проговорил он. — Иной раз самому стыдно: как я над ней издеваюсь, а она все терпит.

— Что ж, — пожала плечами Сима, — я давно поняла, что жалость порой благодарнее любви. Жалость — она и есть жалость, а любовь часто бывает так жестока…

У Симы в сумке затренькал мобильник.

— Это госпожа Назарова? — спросил ее незнакомый мужской голос.

— Назарова.

Отчего-то у Серафимы внезапно сел голос.

— Ваша подруга Дина Романова в больнице… И дала ваш телефон.

В больнице! От неожиданности Сима даже задохнулась. Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы протолкнуть внутрь некий комок, который мешал ей дышать.

— Хорошо, я сейчас приеду. — Она сунула мобильник в сумку и умоляюще взглянула на Сумятина: — Володя, отвези меня во Вторую городскую больницу. Пожалуйста!

— Кто? — только и спросил он.

— Дина.

Больше ничего говорить не понадобилось. Сумятин и так все понял. Как и ее испуг, и то, чем он вызван.

Наверное, так боится плохих известий хирург, делавший сложную операцию в состоянии алкогольного опьянения. Вроде все правильно делал, но даже свою собственную оценку он вынужден подвергнуть сомнению: а вдруг рука была нетверда, а вдруг диагноз поставил неправильный, а вдруг что-то проглядел?

— А вдруг у нее самый обыкновенный аппендицит? — соболезнующе предположил Володька. В трезвом состоянии он никогда не пытался над ней издеваться.

— Это было бы слишком хорошо, — вздохнула Сима, исполненная самых дурных предчувствий. Она молчала до самой больницы, и Володька, крутящий руль, тоже вздыхал вместе с ней.

— Ты меня довези и езжай, — сказала Сима; она считала, что теперь не имеет права задерживать при себе Сумятина, как в былые времена.

— Почему? — удивился он, вовсе так не думавший. Он в момент забыл о том, что живет теперь в другом месте, и перед ним была только одна проблема: у любимой женщины неприятности.

— Когда мне понадобится уехать, я просто вызову такси. А тебя дома ждут.

Он с некоторой надеждой взглянул на нее: уж не ревнует ли? Но лицо Серафимы было непроницаемым.

— Я останусь с тобой, — твердо сказал он, и Сима пожала плечами. Мол, я тебя предупредила.

До больницы добрались быстро. Володька много чего умеет делать хорошо. Как и водить машину. Если бы она его любила, в который раз с сожалением подумала Сима, кто знает, может, она стала бы за него бороться и добилась бы, чтобы он бросил пить. Приучила же она его носить летом белые костюмы, белые джинсы и вообще модно одеваться.

С некоторой ностальгией она вспомнила былые времена. Как сослуживцы, в основном женщины, говорили Володьке — он, конечно, с удовольствием пересказывал это Симе:

— Что у тебя за женщина появилась? Прямо другим человеком сделала.