Фея с золотыми зубами

– Игнат Игнатович ни разу не дал мне повода для ревности. Он был из тех мужчин, которые всегда хотят лишь собственную жену. На работе он был окружен женщинами, подчас молодыми, привлекательными, амбициозными. Когда в России не пойми зачем вдруг стали отмечать День святого Валентина, супругу на стол посыпались открытки. Кое-кто искренне влюблялся в профессора, другие признавались в любви из корыстных целей. Девушки из провинции, приехавшие в Москву писать диссертацию, отлично понимали: охмурят Игнатьева, разведут его с женой, займут место профессорши – и карьера состоялась. Ученый сделает новую избранницу не только кандидатом, но и доктором наук. Вот только этим планам не суждено было сбыться. Игнат Игнатович, получив очередное свидетельство любви к себе, кротко говорил: «Вы очаровательны, милы и красивы, непременно встретите настоящую любовь. Не надо путать восхищение профессором со страстью. Я вам нравлюсь как педагог, но как мужчина не подхожу по возрасту. А еще я счастливо женат. Давайте лучше активно работать над диссертацией».

Вот почему Марина Степановна, не колеблясь, отдала мужу бандероль. Она полагала, что там презент от очередной глупышки. Чаще всего аспирантки дарили книги с трогательными надписями.

– Могу предположить, что к грызуну прилагалось письмо с фразой про Настю Варенкину, – подытожила я.

Марина Степановна закрыла глаза рукой.

– Да. Из пасти твари торчала зеленая купюра. Игнат свалился с гипертоническим кризом, а через короткий срок умер. Крыса была отравлена вирусами рака.

Я встала.

– Можно посмотреть на кабинет ученого и его спальню?

– У нас была общая кровать, – пояснила Марина Степановна, – сейчас я сплю в комнате одна, там небольшой беспорядок и…

Я моментально изменила решение.

– Спасибо, ограничусь его рабочей комнатой. Вы часто туда заходите?

Марина Степановна поднялась:

– Пойдемте.

Кабинет профессора выглядел именно так, как я и предполагала: письменный стол, приставленный к нему столик, пара стульев, рабочее кресло и стеллажи с книгами, между ними дверь.

– А там что? – спросила я.

Вдова распахнула створку, я увидела небольшую, едва ли не пятиметровую комнатку с диваном, тумбочкой и настольной лампой, окно прикрывали толстые гардины.

– Вроде вы говорили, что спали в одной постели? – удивилась я.

Марина Степановна с легким превосходством в голосе объяснила ситуацию.

Игнатьев не любил, когда кто-нибудь из членов семьи заходит в его кабинет. Дети с ранних лет знали: кроткий папа может рассердиться, если, вернувшись из института, обнаружит сына или дочь за своим письменным столом. Да родным и незачем было заходить в сакральный уголок. Библиотека художественных книг располагалась в холле и коридорах. Вот аспиранты могли часами сидеть у профессора, кое-кто задерживался до полуночи. Если очередной ученик покидал квартиру поздно, Игнат Игнатович никогда не шел в супружескую опочивальню, он с Мариной Степановной не совпадал по биоритмам. Жена была ярко выраженным жаворонком, а муж совой. Марина укладывалась спать не позднее девяти вечера, а вставать предпочитала в районе пяти утра. В молодые годы Игнат не стеснялся будить Марину, а та никогда не принадлежала к породе жен, у которых постоянно болит голова. Но с течением времени сексуальный аппетит поутих, и в последние годы Игнатьевы стали ценить собственное спокойствие. Муж частенько ложился спать в маленькой спаленке. И, если уж совсем быть честной, он там практически обосновался!

Глава 31

Марина Степановна сделала паузу, но продолжила:

– Мы любили друг друга. Но возраст взял свое, понимаете?

Я кивнула, вдова обрадовалась.

– Я предложила Игнату: давай переоборудуем квартиру, сделаем полноценные раздельные спальни. Но муж ответил: «Не стоит. Ты любишь простор, свежий воздух, а мне спокойно в небольшом пространстве и комфортно от мысли, что сюда никто не войдет». Еще мужу нравился вид из окна, смотрите.

Вдова быстрым движением распахнула шторы.

– Потрясающе! – не сдержалась я. – Почти вся Москва на ладони.

– Наш дом стоит на холме, – улыбнулась Марина Степановна, – очень удачно, внизу Москва-река, туда не втиснуть точечную застройку. У Игната было несколько квартир на примете, он мог купить огромную жилплощадь, но вошел сюда и влюбился в панораму из этого окна.

Я оперлась ладонями о подоконник, ощутила какую-то неровность, посмотрела на выкрашенную белой краской доску и спросила:

– Вы не делали евроремонт? Не меняли окна?

Марина Степановна, продолжая любоваться пейзажем, ответила:

– Игнат Игнатович на все просьбы детей о ремонте отвечал: «Мы не Европа по менталитету и климату. Не собираюсь бежать, задрав штаны, за глупой модой. От стеклопакетов в помещении слишком сухо, мебель коробится, портятся книги, картины. И пластик бездушен, он делает окно пошлым. Мне по вкусу простая деревянная рама, которую на зиму заклеивают бумагой». Мы несколько раз проводили косметический ремонт, но муж даже слышать не хотел о более радикальной перестройке жилья.

– Здесь на подоконнике след, – сказала я.

– Где? – прищурилась вдова.

Я ткнула пальцем.