Я тряхнула просто уложенными белокурыми волосами, в которых сверкали алмазные нити:
– Насчет того самого? О, нет!
– Ну что ж, – с гневом сказал он, – вы сами виноваты. В душе у меня зародились какие-то смутные подозрения, но принц так тянул меня за руку, что я не успевала сопротивляться.
– Но куда же мы едем? – вскричала я.
– В «Орфей», мадемуазель, в «Орфей»!
Я знала этот ресторанчик, принадлежащий знаменитому Рампоно. Я была очарована мерцанием огней, отражающихся в посуде голубого севрского фарфора, провансальскими романсами и утонченными, изысканными сладостями, которые нам подали. Принц был внимателен и любезен, хотя я все время замечала в его черных глазах какое-то нетерпение и настороженность.
– Вы пили когда-нибудь кофе с коньяком? – спросил он.
– Нет. Это, должно быть, слишком остро.
– А вы попробуйте.
Из хрустальной бутылочки он налил в мой кофе какую-то жидкость. Я, не задумываясь, выпила, уже через минуту ощутив, как слабость плывет по телу. Очертания предметов расплывались, на лице принца я видела только глаза, и это меня испугало.
– Поедемте отсюда! – сказала я, поднимаясь. – Наверное, уже вот-вот начнется месса. Королева будет недовольна, если…
Голова у меня закружилась, и я почувствовала, как пол уходит у меня из-под ног. Руки графа д'Артуа подхватили меня.
– Что со мной? – прошептала я.
– Тише, тише, не бойся! Это опиум, всего лишь опиум, очень маленькая доза… Успокойся!
Мне все стало ясно. Я тщетно пыталась вырваться и лишь бессильно цеплялась руками за его перевязь.
Я плохо понимала, что происходит: кажется, он понес меня вверх по лестнице, в какую-то комнату, увешанную голубыми шпалерами, и я оказалась на кровати. Руки принца расшнуровывали мой корсаж, расстегивали юбки.
Это было очень странное состояние. Я понимала, зачем я здесь, что со мной хотят сделать, но не могла ни кричать, ни сопротивляться. Тело стало полубесчувственным, бессильным, а сонливость, хоть и не погасила полностью сознание, сковала движения.
Он навалился на меня, жарко, сквозь стиснутые зубы, дыша прямо в лицо, и взял меня так легко, как сорвал бы созревший плод, но с таким бешеным неистовством, что я почувствовала ужас и застонала в полубеспамятстве. Мне не было больно, и опиум притупил все ощущения.
Принц поднялся, надевая перевязь.
– Удивительно, когда эти девушки успевают потерять девственность? – проговорил он раздраженно. Потом, наклонившись ко мне, обеспокоенно спросил: – Да что с тобой? Тысяча чертей, этой крошке, кажется, совсем дурно!
К графу д'Артуа присоединился еще какой-то человек. Вместе они укутали меня в меха, на руках несли по лестнице. Потом я чувствовала, что мы едем в карете, а я сижу между двумя мужчинами.
– Послушай, д'Эстергази, – произнес голос принца, – если, не дай Бог, эта девчонка заболеет, тебе несдобровать!
– Монсеньор, вам не в чем меня упрекнуть. Я достал вам настоящий, чистый опиум, как вы и просили.
– Да, да… Я не хотел больше ждать.
– А вы не боитесь, монсеньор, что ее отец будет взбешен, если узнает?
– О, нет! Принца де Тальмона я не опасаюсь. Он все поймет правильно. Вот только бы она не стала еще большей недотрогой после этого…
Я очнулась после этого кошмара у себя в комнате, на собственной постели. Надо мной склонился придворный врач Лассон.
– Боже мой, – плакала Маргарита, – она будто не в себе!
– Мадемуазель, – сказал мне Лассон, щупая мой пульс, – вы вовсе не пьяны, как я подумал сначала. Вы выпили снотворное.
– Да, наверное, – прошептала я.
– Зачем? У шестнадцатилетних девиц обычно хороший сон.
– Я думаю, – сказала я с гневом, внезапно возникшим во мне, – это никого не касается!
– О, разумеется. Это касается только вас и того, с кем вы заканчивали рождественский праздник. Ну, а теперь немного полежите, мадемуазель. К мессе, вы, конечно, идти не в состоянии.
Он посмотрел на часы и отправился к двери.
– Да, принцесса, – сказал Лассон, что-то вспомнив, – если после этого снотворного у вас… э-э, у вас будут какие-то женские неприятности… я всегда к вашим услугам.
Он все понял. И можно было не сомневаться, что это поймет теперь и весь Версаль.
– Одевайтесь поскорее, моя милая, – сказала мне королева, когда парикмахеры заканчивали ее пудрить, – спектакль очень хорош, мне хочется обязательно его увидеть.
– Но вы же сами играли когда-то Розину в этом спектакле.
– Вы поразительно несведущи, дорогая! То же был «Севильский цирюльник», а теперь «Женитьба Фигаро». Поторопитесь, моя милая, умоляю вас.
В тот день в театре ставили продолжение нашумевшей пьесы Бомарше, и ожидалось участие в спектакле самых знаменитых актеров Франции.
Подхватив юбки, я побежала в свою комнату, чтобы успеть одеться и причесаться.
На пороге меня встретила Аврора.
– Матерь божья, что ты здесь делаешь? – воскликнула я. – Как давно я тебя не видела!
– Письмо, письмо! – закричала она, размахивая бумагой.
– Кто тебя привез сюда? – спросила я.
– Она же говорит вам: письмо! – проворчала Маргарита. – Аврора, конечно, знает, как вы его ждали.
– Откуда письмо? – Из Крессэ.
Я выхватила у девочки письмо и прижала его к груди.
– Наконец-то!