Фея Семи Лесов

Меня душил гнев и сознание невосполнимой потери. Вот так, в один миг, были разрушены все грезы, все мечты. Монастырская воспитанница, верившая во всесилие любви, побеждающей даже брачные узы, исчезла. Стало быть, я должна стать такой, как все версальские дамы, отбросить свою наивность, влюбленность, чистые идеалы как нечто старомодное и смешное? Ну что ж… Я вполне могу стать Изабеллой де Шатенуа, Адель де Бельгард, Солнаж де Бельер, могу даже перенять взгляды маркизы де Мертей[60] и пользоваться таким же успехом – ведь у меня не меньше красоты и обаяния. Это будет не так уж трудно…

– Черт побери! – крикнула я в бешенстве. Ослепленная слезами и отчаянием, я бежала по коридору.

Бежала так, что не заметила, как оказалась во дворе, вышла за ограду… Передо мной мерцал огнями засыпающий бульвар. Сквозь слезы огни казались расплывчатыми, нелепыми. Я выбежала на снег в одних легких вечерних туфельках, в платье из тонкого фисташкового атласа, и морозный ветер едва не сорвал с меня зеленый муслиновый шарф. Ах, как было бы хорошо замерзнуть где-нибудь в снегу, умереть, лишь бы избавиться от этих мыслей!

Я шла по бульвару, не заботясь ни о чем. Какая разница, что подумают королева и ее фрейлины. Какое имеет значение то, что я оставила в Опере свое горностаевое манто, капор и муфту? Я шла, пораженная чувством куда более горестным и сильным, чем все эти заботы. Начинался снег. Я знала – еще минута, и я совсем закоченею.

– Вы ли это, мадемуазель? – услыхала я визгливый голос. – Куда вы идете, позвольте полюбопытствовать?

Это был маркиз де Блиньяк, друг графа д'Артуа. Вернее, не друг, а так, что-то вроде подручного из свиты, полулакея. Карета маркиза подъехала совсем близко ко мне, а я даже ничего не заметила.

– Вы, наверно, ушли из Оперы. Ну-ка, садитесь в мою карету! Я отвезу вас в Версаль. Вы, кажется, туда направляетесь?

Я не ответила и рассеянно села в карету. Только теперь я поняла, насколько замерзла. Пальцев я почти не чувствовала; жемчуг, которым было расшито платье, увлажнился от снега, и теперь казалось, что мой наряд покрыт росой.

– Вы наверняка решили заболеть.

Маркиз де Блиньяк ловко накинул мне на плечи шубу, укутал в меха, набросил на колени плед. Окна кареты покрылись инеем, но внутри жарко полыхали жаровни и горели грелки. Я обомлела от такого потока теплого воздуха… Прижав мех к щеке, я почувствовала знакомый запах. Это что – мое горностаевое манто?

– Господин маркиз, откуда у вас моя одежда?

– Я видел, как вы выходите из ложи королевы. Мне показалось странным то, что ваши вещи остались у лакея.

– Благодарю вас, – прошептала я машинально.

Наступило молчание. Я рассеянно смотрела сквозь обледеневшее стекло на дорогу. Слезы заструились у меня по щекам. Какое разочарование… И какая боль жжет грудь! Под влиянием этих чувств я не думала о том, какое впечатление произведет на маркиза мое отчаяние. Впрочем, он не обращал на меня внимания. Закутавшись в шубу так, что остался виден только нос, он молча посапывал, делая вид, что спит.

Я понемногу отогревалась. И понемногу приходила в себя. Горе сменялось гневом, сознание оскорбленной гордости заставляло вздрагивать от ярости, и я внезапно с ужасом поняла, что ухватилась бы за что попало, лишь бы отомстить.

У Севрского моста нас догнали какие-то всадники. Маркиз проворно выскочил из кареты:

– Простите, мадемуазель, всего лишь маленькая встреча с друзьями.

Я едва услышала его слова. Друзья, встреча… Разве это могло меня сейчас заинтересовать? Я слышала чьи-то голоса позади кареты, один из них был таким повелительным…

Маркиз вернулся, сел рядом со мной, крикнул кучеру:

– Гони что было силы!

Лошади рванулись вперед по обледенелой дороге, меня сильно отбросило назад. Голос маркиза показался мне странным. Да и его поведение тоже… Повернув голову, я онемела от ужаса. На фоне заиндевевшего окошка ясно вырисовывался четкий профиль графа д'Артуа.

– Где… где же маркиз? Откуда вы тут взялись?

Это первое, что пришло мне в голову. Потом меня обуяли страх и гнев. Я попала в ловушку! О, как же я была неосторожна, сев в карету маркиза де Блиньяка! Мне все сразу стало ясно. Даже благоразумно захваченная моя шуба – и это заранее продумано…

Я закричала, ухватившись за дверцу, изо всех сил толкая ее, чтобы выскочить на дорогу. Дверца не поддавалась – очевидно, она была захлопнута на потайную пружину. В отчаянии я застучала ладонями по стеклу. Руки графа обхватили меня сзади, сдавили, не давая пошевельнуться, а я, сопротивляясь, так вертела головой, что из прически вылетели шпильки, и золотые волосы беспорядочно рассыпались по плечам.

– Успокойтесь, моя красавица! Честное слово, это не ловушка, не западня. Нынче я вас и пальцем не трону. Мне хочется только поговорить с вами, что мы и сделаем, направляясь в Версаль.

Его слова не доходили до моего сознания. Я резко повернулась к нему, ударила по щеке, пытаясь вцепиться ногтями в лицо, сбила с его головы парик. Он легко удерживал мои руки на безопасном расстоянии и говорил мне прямо в лицо: