— Ну, вроде бы, доски какие-то. Она мне рассказывала про эту работу, потому что извинялась что мне подать игрушку из-под дивана не может — у неё иногда спина болит с тех пор, после этой работы. Но зато она тогда заработала целую тысячу! — торжественно заявил Драм, а Слава изменился в лице, — Я не знаю ещё — сколько это "тысячу", но наверное — очень много! Мне Сью говорила, что она на многих работах полезна. Она везде старается делать всё на совесть, и от того — всё получается на славу. Но она не устраивается никуда на совсем, потому что чувствует, что это всё — не её. И там она забывает совсем про себя и про жизнь — на такой работе — и чувствует, что она и совсем виновата в том, что забывает — кто она есть, и для чего живёт. Мне кажется — она просто устаёт, и от того ей уже не до этого. Но зачем-то она себя очень за то винит, что не помнит о смысле в такое время. Она не устраивается, потому что любит свободу, как она говорит, и не хочет надеяться больше ни на кого из людей — что те ей обеспечат какую-то стабильность. Она говорит, что можно надеяться только на Бога, а на Бога ты лучше надеешься, когда больше тебе не на кого. А иначе — забываешь. Она хочет помнить всё время. Она говорит, что лучше уж не покушать разок, хотя она очень любит покушать, но помнить — в чём смысл, чем вынужденно ходить каждый день на одну и ту же работу и не иметь возможности вспомнить. Потому что, как она говорит — смысл это самое главное. И ты больше гораздо ощущаешь себя человеком, когда чувствуешь смысл, чем когда ты даже и до смерти устал на нелюбимой тяжёлой работе. А без смысла — ты и тогда себя считаешь совсем недостойным человеком. Как будто ты не трудился совсем и не устал. Да и труд чувствовать — это гораздо больший труд, как она говорит, чем просто делать тяжёлую работу руками. Это она так всегда говорит… Она всё надеется найти себе работу или работы по душе — именно такие, что она будет любить. И чувствовать в них смысл. Она постоянно сочиняет, и я думаю, что, быть может из этого что-то получится? Когда у неё случаются выходные — она очень даже хорошо сочиняет всякие разные истории и песенки. И мне это очень нравится. Она, вообще, говорит, что за свои выходные успевает гораздо больше, чем за сто рабочих дней. Ведь тогда она чувствует себя собой. А так как не может, всё равно, не трудиться — так трудится так — разумом и душой. Она говорит, что даже если ты и не сделал сегодня ничего руками — допустим у тебя нет сил — но ты можешь придумать что-нибудь хорошее. Например какую-нибудь историю или стишок для детей, от которых детям будет весело или грустно слегка, но главное — хорошо! А если этого не можешь — допустим ты сильно устал, так ты можешь, хотя бы, попробовать просто любить сегодня мир и быть благодарным за него и молиться о нём. — Драм сам не знал — отчего это он так вдруг разговорился про Сью и стал излагать так подробно её взгляды. Но, кажется — ему просто от этого было легче — так казалось, как будто бы Сью была прямо сейчас здесь и говорила, как обычно, о своих мыслях, и вере, и переживаниях. Да и Славе от этого, кажется, было легче. — Она очень любит любить мир. Она считает себя обязанной учиться у него и любоваться им. Она говорит, что иногда, когда смотрит на совсем маленькую травинку или листочек — так ей кажется, что тот, всё равно, намного, во много раз лучше её. Ей кажется, что она может стать достойной всего этого мира только тогда, когда будет как следует осознавать его ценность каждую, каждую минуту, и сумеет быть благодарной за всё настолько же хорошо, насколько всё это прекрасно! Она очень верит в Бога и говорит, что Он — её лучший друг. Её никто не понимает, как она говорит, так же хорошо, как он. Ведь она говорит, что у любого внутри есть другой человек — ну, то есть — тот человек, что не виден взгляду, а виден только душой. А у души, как и у лица, есть свои очертания — они, тоже, как нос, рот, уши и лоб, создают очертания этого человека — этой души. Но только у тела очертания отличаются от черт души. Она часто не узнает себя в зеркале… ну, то есть — узнаёт, но ей не кажется, что это она. Ведь большую часть всего времени она видит себя именно изнутри, и привыкла к другим своим чертам — внутренним. И она говорит, что на свете их видит только Бог. Возможно когда-то ещё кто-то и из людей их сможет разглядеть. Но это маловероятно. Она говорит, что даже родные мама и папа, кажется уже никогда не увидят эти черты. Но, она считает, что в этом она сама виновата — она сама из себя изображает кого-то другого… из страха… и от этого всё и происходит. А с собой она ничего, никак не может сделать. Она говорит, что верит только в то, что однажды, когда мы все окажемся в лучшем мире, то все увидят друг друга — реальных и почувствуют так же хорошо, как мы только сами себя чувствуем и как Бог нас чувствует… Вот так она говорит. Она, и вообще, любит про себя говорить. И говорит очень много. А вслух с ней никто и не разговаривает. А если и разговаривают — то совсем не о том, а о каких-то ненужных, на самом деле, человеку, вещах. Вот.. — Драм перевёл дыхание после долгого рассказа.