Фейри в сапогах (СИ)

— А что, под холмами правда есть целое королевство?.. Прямо под ногами?

— Сейчас, так я все тебе и рассказал.

Несколько мгновений было тихо, только потрескивал, догорая, костерок.

— Правда… уйди. — Попросил Гастон неловко. — Бога ради, иди отсюда. Я тебе плохого не сделал, и ты меня не трогай. Ступай под свои холмы. Я ж тебя и есть по правде не хотел, даже когда думал, что ты просто кот…

— Полудурок!

— Почему?

— Потому что на целого дурака не тянешшшшь! — зашипел зверь, прижимая уши. — Ты что, еще не понял? Я твой должник! Я не могу уйти! Ты жизнь мне спас, дубина!

Гастон икнул и неловко плюхнулся на пол. Зверь подошел, ткнул парня лапой в худое колено, торчащее из прорехи штанов.

— Есть обязательства, — сказал он, — которые мы не можем нарушать. В отличие от людей. У нас есть правила. За спасение надо расплатиться.

— А если ты не.это?

— То никогда не смогу вернуться домой, — сказал зверь с глазами цвета песка под вечерним солнцем или золотого шитья на господской одежде. — У меня, знаешь, тоже был дом.

После этих слов парень не выдержал и разрыдался. Даже у говорящего кота где-то был дом, и тот надеялся вернуться, а у него…

Кот не сочувствовал и не насмешничал. Он пережидал человечьи слезы, словно непогоду, у затухающего очага, подставляя теплу бок со шрамом от собачьих зубов.

К тому времени, как Гастон утер нос рукавом и размазал по лицу последние слезы вместе с пылью, угли успели погаснуть, и в щели вовсю ползла осенняя промозглая сырость. Как ни скверно было у парня на душе, но мерзнуть и голодать уже не хотелось. Он раздул огонь, подкормил его щепками и кинул в очаг остатки хвороста.

— Кот, а кот… — позвал шепотом.

— Ммм?

— А называть-то тебя… как?

— Котом, — сказал зверь сухо.

— И… что же мне теперь делать?.. — спросил Гастон даже не у кота, а у всего вокруг — маленького костра, закопченых камней очага, щелястых стен и деревянных вил в углу. — Я ведь нигде не был толком. Ну, в город пойду, в слуги попрошусь — а кому там нужен еще один крестьянин? Слуга из меня… какой слуга из меня, неуклюжего. Братья всегда говорили — руки не оттуда растут. А, все равно деваться некуда. Пойду завтра в город, может, кто возьмет… Уехать бы. А то встречу своих на рынке, хоть сквозь землю проваливайся. Слушай, кот… — встрепенулся он, — а может, вам в холмах слуга пригодится? С железом работать.

— Нет, — сказал кот. — Ничего хорошего от того не выйдет. А то вернешься, а здесь сто лет прошло, и даже имени твоего не помнят.

— Неплохо бы!.. — заметил Гастон с надеждой. Но зверь промолчал, и парень сник.

— Хоть расскажи немного про ваши холмы… — попросил он шепотом.

Ответа уж и не ждал, но кот все же отозвался.

— Под холмами только начинается дорога, — сказал он приглушенно, словно боясь, что кто-то услышит. — Проходит сквозь них и ведет в земли, навсегда отгороженные от человечьих. Там можно договориться с деревом, оно вырастит тебе дом, и будет радостно встречать после дальней дороги… Там Госпожи и Господа своих земель расплачиваются живой удачей вместо мертвых денег, и если ты угодил им — любое дело будет гореть у тебя в руках. Там нельзя заблудиться своему и нельзя пройти чужаку.

Он осекся.

— А если — не угодил? — спросил парень.

— Тогда, — сказал кот, — однажды можно проснуться в чужой земле, зная, что много лет не будет дороги назад.

Поежившись, Гастон подумал, что уж лучше господин барон — от него хоть известно, каких неприятностей ждать. А милостей лишних от барона не ждали вовсе: лучшей милостью было не слышать про господина барона подольше.

— Навсегда отгороженные от человечьих… — повторил он. — Значит, ваши сюда и не приходят больше? Только… как ты?

Кот приоткрыл было рот. Задумался.

— Редко, — сказал наконец. — Те, кто приходит с поручениями. Ненадолго. Те, кто не угодил господам земель. И… те, кто бежал, спасаясь от их гнева. К счастью, таких мало.

К чьему счастью, Гастон решил не переспрашивать.

Новое утро накрыло землю густым туманом, проникшим даже в хибару. Проснувшись, Гастон осознал за спиной теплый клубок, в ногах — лужу, под боком — сырой холод. С крыши капало, охапка старого сена, служившая постелью, отсырела насквозь. Стуча зубами, он влез в ботинки и попрыгал на месте, чтобы немного согреться.

Сидеть больше нельзя: слезы вылились, еда кончилась, осень набирает силу.

— Кот, а кот… — нерешительно позвал он зверя, который теперь сидел на перевернутой старой корзине и усердно мылся. — Мне бы в город надо подаваться… Может, ты поколдуешь, чтобы для меня хорошее место нашлось?

Кошачья морда изобразила такое презрение — господин барон бы, наверное, позавидовал.

— Если тебе дать меч из лучшей стали, ты им, небось, начнешь гвозди забивать.

Гастон растерялся.

— Это почему?

-…А щит вместо калитки повесишь, — продолжал зверь с наслаждением. — А шлемом будешь воду черпать, как ведром.

— Да почему?