Фейри в сапогах (СИ)

— Потому, что я могу сделать так, что у тебя будет новый дом, лучше прежнего. Чтобы ты стал богат, спал на теплой перине, а не прошлогоднем сене. А ты! Просишь поколдовать на работу! Чтоб тебя взяли плести корзины или коней в трактире обихаживать! Тьфу! — Хвост злобно хлестнул пушистый бок. — Ну как есть полудурок. Может, тебе еще мышь поймать?

— Лучше зайца! — обиделся, наконец, Гастон. — Нашелся умник, обсмеивать. Откуда мне знать, что ты можешь, усатый-хвостатый? Если только говорить — давай я тебя на ярмарке буду показывать? Года не пройдет, богатым стану!

Кот разом стал вдвое больше — так вздыбилась у него шерсть. Звук раздался, подобный шкворчанию масла на перекаленой сковороде. Слов уже не понадобилось.

— Да понял я, понял.

— Я — сказал кот медленно и весомо, — умею — думать. Этому тебя точно не учили. Я знаю о людях больше, чем ты до старости узнаешь. Любое колдовство начинается здесь и только здесь!

И кот совсем человечьим жестом постучал себя лапой по лбу.

-…И этого достаточно, чтобы сделать тебя богатым человеком. Если ты, конечно, хочешь стать богатым, а не чистить годами чужих лошадей в чужой конюшне.

Что такое батрачить на чужих людей, Гастон понаслышке, но знал. Отцовы работники неплохо ели и спали в тепле, но вечерами жаловались на жизнь, а порой рассказывали, каково им приходилось раньше, у других хозяев. Кому-то везло больше — бойкие и ловкие становились слугами у богатеев и даже у благородных. Но везде будет только жизнь хозяйской милостью, годы в чужих домах и ужин, который дает чужая рука…

А ведь Гастон даже не из бойких и ловких.

— Я не хочу быть батраком, — сказал он, наконец. — Но что ты можешь сделать? И… что придется делать мне?

— Слушать меня. — Глаза кота горели. — Исполнять, что я скажу.

— Грабить и убивать не буду! — поспешно сказал парень.

— А рискнуть собой ты готов?

Кот так буравил его взглядом, что Гастон побоялся сознаться в трусости.

-А надо?..

— Там видно будет, — сощурился зверь.

— Ну… это… — Парню было страшно, кто знает, чего ждать от чужака в звериной шкуре. Но чем больше он думал, сколько лет трудов ради своего угла ему предстоит, тем больше понимал — не дожить до собственного дома он боится куда больше, чем хитростей говорящего кота. — Я согласен тебя слушаться, но непотребств никаких творить не хочу.

Тихое «пфе» было ответом.

— Договорились. Теперь вот как. Сегодня ночью ты вернешься к дому и украдешь…

— Не буду я воровать!

-…Свои новые сапоги и свою праздничную шляпу с пером. Это не воровство, это восстановление справедливости. Сапоги и шляпа нужны мне.

— Но зачем?

— Потом ты все увидишь… Да, и еще. Захвати пустой мешок.

*

Господину графу не везло на охоте, и господин граф был зол. Это быстро ощутили на себе слуги, и теперь они ходили бесшумно, шепотом пересказывая друг другу историю господского невезения. Сперва охоту испортила мерзкая погода, в следующий раз словно нечистая сила распугала всю красную дичь, оставив охотникам самых старых оленей и самых тощих птиц, а на последнем выезде у графа лопнула подпруга, отчего конюх едва не лишился головы.

Разумеется, не поэтому странный посетитель проник в замок незамеченным. Но именно поэтому он застал графа в одиночестве. Даже дочь не решалась беспокоить отца.

Недозволенный скрип двери графа даже не столь разозлил, сколь изумил — кто посмел явиться к нему вопреки запрету? Это могло означать беду — или чью-то неслыханную наглость.

-Кто здесь?

-Я нижайше прошу прощения за свою дерзость, за то, что позволил себе побеспокоить господина графа в такое время… — промурлыкал незнакомый голос от дверей.

Кинжал оказался в руках графа словно сам собой. Почему же голос доносится с высоты роста ребенка или карлика? Уродств в своих владениях граф не терпел.

-…но я смею надеяться, что окажусь вам полезен и быть может — быть может! — даже приятен, особенно в такое время…

Незнакомец вышел из теней, деликатно постукивая подковками новеньких сапог. Галантно поклонился, взмахнув перед собой старомодной шляпой, которую украшало фазанье перо. Сверкнул золотым глазом и опустил на каменные плиты мешок — внутри мягко перекатилось нечто, недавно бывшее живым.

-Кот… — сказал ошеломленный граф.

-К вашим услугам, монсиньор… Позвольте мне попытаться хоть немного рассеять ваше совершенно оправданное дурное настроение. Мой господин, барон Карабас, просит засвидетельствовать вам свое совершеннейшее почтение, и в знак почтения он передает для вашего стола этого славного зайца, да окажется он приятен вашему желудку и желудкам ваших домочадцев… — речь здоровенного темного кота, обутого в сапоги и напялившего шляпу, была на удивление правильной и текла непрерывным потоком. Казалось, в эту речь вплетается едва слышное кошачье мурлыканье.

Возмущение графа улетучивалось на глазах, уступая место любопытству. Даже перекрестил пришлеца он скорее из любопытства — проверить, как поведет себя это странное создание.