Фейсбук 2018

В России единственное, что имеет смысл, — это писать шедевры либо снимать «Историю одного назначения», потому что фильм, в общем, про две инициации. Одну проходит поручик Колокольцев: пока ты не поучаствовал в казни — не быть тебе командиром любого уровня. А другую — Лев Толстой: пока ты не поучаствовал в жертвоприношении агнца хотя бы как его адвокат, пока не прошел через чувство вины, бессилия и омерзения, — не стать тебе писателем сверхмасштаба; ужасно, но так. И обращение современного русского искусства к образу Толстого — очень симптоматично. Как Фунт, Толстой сидел (в комнате под сводами) при четырех царях. При Николае I Палкине он написал «Детство», при Александре II Освободителе — «Войну и мир», при Александре III Подморозителе — «Смерть Ивана Ильича» и первую половину «Воскресения», при Николае II Кровавом — «Отца Сергия» и «Хаджи Мурата». И это самое ценное, что осталось от упомянутых четверых.

При Владимире Путине (Бесланском, Таврическом, censored) Авдотья Смирнова написала (совместно с Басинским и Пармас) и сняла «Историю одного назначения»".

Это из рецензии Дмитрия Быкова, вышедшей в "Новой газете". Мне лучше не написать. Хочется цитировать все, что делать не обязательно

Сегодня родился Кирилл Серебренников, напоминает мне фейсбук. Хорошая возникла тут традиция - поздравлять в день рождения: садись и пиши, главное найти точные слова, что именно пожелать имениннику. С Кириллом такой проблемы, к сожалению, нет, и слов можно не искать. Кириллу надо пожелать только свободы, все остальное у него имеется: и сила какая-то фантастическая, и дар, и вдохновение, и любовь. Мы вас все очень любим, дорогой Кирилл, и этой любви так много, что она горы свернет. А за ними - свобода.

"У меня недавно был разговор с мамой 29-летнего парня, умершего в такой инфекционной больнице. Женщина рассказывала, что когда виделась с сыном в последний раз, единственное что тот сказал: "Мам, я очень боюсь, что когда я умру, меня завернут в черный мешок" — это такой, в котором мертвых выносят. — “Попроси, чтобы завернули в другой". А ее даже не позвали, когда его не стало. И тело завернули именно в черный.

Она теперь говорит: "Я вот живу и все время думаю, ну как он там совсем один умирал без меня?” И этот мешок она до конца своих дней будет помнить...

У нас пациенты могут выпить вина, покурить. И получить от этого удовольствие. Мы не мучаем их протертым супом из перловки с рыбной консервой... Раз уж приговоренному на смерть за преступление разрешают сигарету, то почему у нас должно быть иначе? У нас есть курящие палаты. Есть курилки. Летом в хорошую погоду вывозим во двор.

Нет никакого умирания. Есть угасание, когда быстрее устаешь, но у нас и не бывает концертов на полтора часа с антрактом...

Качественная смерть — это торжество жизни. Ты уходишь окруженный близкими людьми. Уходишь, не теряя собственного достоинства, не расчеловечиваясь".

Это из разных мест большого и замечательного интервью, которое дала Нюта Федермессер, учредитель Фонда помощи хосписам "Вера". Интервью, как уже понятно, про самое важное.

Ирина Павлова  вспомнила сегодня, как познакомилась с Кобзоном, беря у него интервью, и как потом он ей позвонил:

"– Ира, вы еще в Москве? А вас в Питере будут встречать?

– Да, конечно, микроавтобус – мы же с аппаратурой!

– Ой, а можно, я к вам на вокзал пришлю посылочку в Питер? Она большая. Но у вас ведь и места много, вы же с аппаратурой, правда?

«Посылочка» оказалась двумя профессионально упакованными тюками в мой рост величиной. Я выругалась – но делать было нечего. Благо, по приколотому к тюкам адресу было понятно, что везти с вокзала недалеко.

Он позвонил снова.

– Ира, совсем забыл вас предупредить. Вас будут спрашивать – кто прислал, да откуда, и вообще. Пожалуйста, прошу вас, не говорите. Ну, просто, скажите, – друзья, мол, передали через десятые руки – договорились?

Мы приехали к зданию с надписью «Детский дом №…». Выскочила толстая пожилая тётка, завсплескивала руками и запричитала.

– Ну это ж надо, а? Ну это ж бывают святые люди, а? Я думаю, это иностранец какой-то, наши же так не могут. Наши добрые – вы не думайте, – но они же как: купят партию вещей или продуктов целиком, а там хоть трава не расти – надо нам, не надо… А этот же – вы не представляете – тарахтела она – Этот же – к каждой вещичке записочку приколет с именем, про всех всё знает, кому что сейчас нужно, с размером же ни разу не ошибся. Вот ни разочка же! (и с любопытством) А вы его тоже не знаете?

Я отвечала, как договорились.

Тем же вечером сидела у меня в кухне сокурсница, Ирка Шимбаревич, личный помощник Гоги Товстоногова. Я ей рассказывала эту всю историю. Она ахнула.

- Ну ты смотри, он уж сколько лет это делает! Это ж и я от него возила, и Володя Спиваков, и Юра Башмет! А тётке никто не проболтался. Так ведь и думает, что богатый иностранец деткам помогает…"