Фехтмейстер

Ему было невдомек, как уголками губ усмехнулся генерал Эстерхази, услышав через неплотно закрытую дверь слова жандарма о пользе малого знания. Еще сегодня утром князь и помыслить не мог, что дела службы устремят его столь безотлагательным образом в земли предков. Еще утром он бушевал, обрушивая неистовый гнев на голову безответного, как утес в грозу, начальника имперской разведки.

— Я с самого начала говорил, что это была дурацкая затея — посылать в Россию цареубийцу. А еще более дурацкая — давать этой вздорной курице контакт Сальватора. Наши германские друзья чересчур много на себя берут. Стоит им напомнить, что мы союзники, а не какие-нибудь там приказчики, «чего изволите?»! Вы знаете, что теперь происходит в столице русских?

— Да, — коротко ответил начальник разведки. — Наш человек из Стокгольма передал по дипломатическим каналам тексты некоторых передовиц вчерашней и сегодняшней прессы. Организация Сальватора, вероятно, полностью уничтожена. Госпожа Сорокина не только не решилась стрелять в императора Николая II, но и выдала все, что знала и о чем догадывалась.

— Проклятие! — Князь Эстерхази одернул мундир и сложил руки на груди. — И что же прикажете мне нынче докладывать государю?

— Ума не приложу, — честно сознался Макс Ронге. — Это крупнейшая неудача со времени начала войны.

— Начала войны! — хмыкнул генерал. — Быть может, даже предательство полковника Редля[22] не причинило нам такого ущерба!

Повисшая в кабинете пауза грозила затянуться, но в этот миг точно само провидение пожелало разрядить обстановку, и висевший на стене телефон яростно задребезжал, требуя к себе настоятельного внимания.

— Слушаю. — Миклош Эстерхази поднял трубку. — Что? Да, сейчас буду.

Он повернулся к начальнику разведки:

— Строго говоря, это вам звонили. Вас искали, не нашли на месте и решили обрадовать меня. Поздравляю, Макс! Здесь пахнет главным призом!

— Да что же произошло в самом деле?

— Звонили из шифровального отдела. Час назад в районе Лешича, это в полосе обороны 7-й армии, тирольские горные стрелки сбили аэроплан с генерал-квартирмейстером Юго-Западного фронта русских. Он отказывается говорить с начальником армейской разведки и требует кого-нибудь, соответствующего ему по чину и должности. Полагаю, что Господь все же любит нашу страну, раз столь благосклонен к ней. Я сейчас же отправляюсь в штаб 7-й армии. Надеюсь, эта удача сможет затмить в глазах императора провал группы Сальватора!

Это было около полудня. Теперь же почти смеркалось. Суетливый проводник бочком протиснулся мимо стоящих у окна жандармов и постучал в дверь купе.

— Ваше светлейшее высочество, подъезжаем.

Миклош Эстерхази поднялся с места, продел руки в рукава старательно поддерживаемой денщиком шинели и, кивком поблагодарив его, направился к выходу.

— Распорядитесь, чтоб мои чемоданы доставили к автомобилю, — мельком одарив стражей закона тяжелым взглядом, скомандовал он денщику. Жандармы молча вытянулись, козыряя и всем видом демонстрируя готовность собственноручно нести указанные чемоданы в любом указанном направлении.

Автомобиль ждал князя Эстерхази прямо у перрона. Едва поезд затормозил, и проводник, кланяясь знатному пассажиру, поспешил открыть дверь, возле нее тут же возник сухопарый майор в серо-синей полевой форме. «Начальник армейской разведки», — догадался Эстерхази.

— Ваше светлейшее высочество, — офицер отсалютовал и указал на «мерседес» с распахнутой дверцей, — весьма польщены вашим прибытием. Позвольте отрекомендоваться, майор Рихард фон Родниц.

Князь любезно кивнул, демонстрируя, что услышал слова разведчика. Ему, курировавшему действия разведки, контрразведки и жандармерии, не внове была подобострастная суета подчиненных. Еще бы, ни от кого иного, только от князя Миклоша Эстерхази император готов был выслушивать сообщения о тайной войне, ведущейся между Австро-Венгрией и всем прочим миром.

Император Франц-Иосиф с возрастом становился все более нелюдимым и все менее желал общаться со своими подданными. Несчастья, преследовавшие его последние десятилетия, отнюдь не улучшили отношения к жизни. Восьмидесятипятилетний старец чувствовал себя чуждым в новом веке. Эпоха моторов и скоростей казалась ему развратной и нелепой. Он постоянно брюзжал, что люди теперь не те, и нравы куда хуже прежних, и благородство уступило наживе… Десятилетия правления Франца-Иосифа охватили и взлет Австро-Венгрии, и ее падение. Война с Германией закончилась поражением и уступкой немалых территории, мятежи в Венгрии следовали один за другим, собственные подданные то и дело вспоминали о конституции и толковали, что старый Франц напоминает пробку в бутылке шампанского, и что пора бы вылететь ей вон.