Фехтмейстер

— Очень многое, — коротко ответил ротмистр Чарновский. — Как вам известно, после успеха нашей Варшавской операции довольно много австрийских частей оказались полностью отрезанными от своих основных сил. Некоторые из них сложили оружие, некоторые и до сего дня пробиваются к своим. Вы станете одной из таких частей — своего рода сборной солянкой из разных недобитков. Специально для вас будет устроен ночной бой, во время которого вы «прорветесь» через линию фронта. И как временное соединение, составленное из остатков различных частей, разгромленных нами, будете отправлены в глубокий тыл на переформирование.

Вот здесь вы, как надеется великий князь Николай Николаевич, покажете себя. Железнодорожное полотно, мосты, водокачки, подвижной состав в указанном районе должны перестать существовать. Командование очень надеется, что это не будет плохой копией рейда генерала Мищенко[25].

В вашем распоряжении кроме кавалеристов будут саперы и конная батарея. На флангах у вас будут работать партизанские отряды капитана Каппеля, есаула Шкуро, сотника Чернецова и корнета Бэй-Булак-Балаховича. Их основная задача — максимально обезопасить ваши действия. Ни один воинский эшелон не должен пройти в Восточную Пруссию. Это понятно?

— Так точно! — вытянулся полковник Мамонтов, забывая, что перед ним всего лишь ротмистр, похожий на великого князя Николая Николаевича, а не сам главнокомандующий.

— Да поможет нам Бог!

* * *

Цыганистого вида извозчик немилосердно хлестал коней, и залетные, покорные его воле, уносили беглеца все дальше от места его недавнего заключения.

— Если что, скажу, что силой меня принудили, — повернув голову вполоборота, кричал лихач своему пассажиру. — А вот там вон, видите подворотню, скажу, прыгнули из саней и утекли. Так что вы уж, если вдруг что, не выдайте! Я ж, знамо дело, вашему люду всегда помочь готов.

Барраппа молча слушал выкрики доброхотливого возницы, всерьез недоумевая, с чего бы он вдруг с этаким усердием сам вызвался ему помочь. Впрочем, знай приезжий капрал петербургскую жизнь чуток получше, вопросов бы у него не было. Извозчики и в мирное время частенько водили знакомство со всякого рода жиганами. Где клиента пьяного в самые руки подадут, а когда и самого фартового из-под носа у полиции увезут. На всякий вопрос ответ один — принудили, финкой грозили, а то и шпалером[26]. Когда началась война, в Петрограде извозчикам и самим стало неуютно. Ездишь днем и ночью один, в кошельке монеты, а народ вокруг голодный, матросня гуляет… Тут хочешь не хочешь, а ступай на поклон к Ивану Блинову[27], чтоб если вдруг какая напасть, знать, кому слово молвить.

Что ж тут удивляться, когда, увидев воочию столь дерзкий побег, возница рад был услужить лихому урке?! Барраппа не ведал, куда мчат его кони, видел лишь, что все дальше от центра города, от дворцов, штабов и тюремных казематов. Наконец сани остановились у каких-то покосившихся ворот, и кучер постучал кнутовищем в одну из прошитых железными полосами дощатых створок.

— Чего надо, поязник[28]? — донеслось негромко из-за калитки.

— Гостя привез, — также вполголоса отозвался тот, к кому был обращен вопрос.

— Да свои вроде все по лавкам, а чужих нонче и не ждали вовсе.

— Это гость с ветру, от хозяина ушел, вот я умишком-то и раскинул…

— А нечего раскидывать. — Калитка в воротах приоткрылась, из нее выглянул небритый мужик лет этак пятидесяти в дворницком тулупе. — Ты чьих будешь, гулевой?

— Своих, — хмуро отозвался Барраппа.

— Ишь ты, какой еж! Слышь, поязник, какого лешего ты эту шушваль к нам приволок?

Извозчик склонился к неприветливому «привратнику» и заговорил еще тише:

— Я своими глазами видел, как он из кичи рванул, за ним легавые со штуцерами по следу шли, так он одного из них из его же собственной волыны положил. Говорю тебе, не простой фраер, по всему видать, серьезная птица.

— Серьезная, говоришь? — Дворник почесал поросший щетиной подбородок. — Легавого положил? Ну, коли твоя правда, может, и будет тебе наше вам с кисточкой. Но ежели вдруг лягушку[29] привез — смотри, и его прикопаем, и тебе мало не станется, — он поднял к глазам троечника крупный волосатый кулак, — зашибем, как букаху!

— Знаю, знаю, — зачастил тот, — но вот те крест…

— Ладно, не божись, Бомбардир разберет. Давай, еж, вставай, чего расселся? Ступай за мной, каяться будешь.

* * *

За воротами, как оказалось, подпертыми изнутри вкопанными бревнами, стоял длинный барак в два этажа, бывший то ли ночлежным домом, то ли бандитским притоном, слегка замаскированным под ночлежный дом. Сквозь приоткрытую дверь на первом этаже Барраппа увидел длинные ряды заправленных темной рядниной коек. Среди них виднелись мощного вида детины, мало напоминающие нищих и убогих инвалидов, для которых, видимо, было когда-то организовано это богоугодное заведение.

— Иди, иди. — Дворник подтолкнул незваного гостя к лестнице, ведущей на второй этаж. — Здесь все места уже прописаны.