Фехтмейстер

— Вот тут я с вами, пожалуй, не соглашусь. — Чарновский открыл дверь в небольшой зал, у стены которого красовалась оружейная стойка с великим множеством разнообразных клинков. — Я понимаю, о чем вы говорите, — продолжил конногвардеец, — пулеметы, артиллерия, аэропланы с их бомбами — все это делает неэффективными лихие кавалерийские атаки, но ведь использование подобного оружия, — ротмистр обвел рукой ряд сверкающих клинков, — для умерщвления себе подобных — это лишь его прикладная функция. Скажем, если над дверью красуется кусок холста, на котором нарисованы фрукты и дичь, то мы можем догадаться, что по ту сторону двери кормят. Однако ж, надеюсь, вы не станете низводить голландские натюрморты до уровня кабацкой вывески? Уверяю, точно так и здесь.

Фехтование, как никакое другое искусство, дает возможность образовывать личность гармоничную, развитую как умственно, так и физически. По сути своей, фехтование — те же шахматы, которые признаются всеми как гимнастика для ума, но только оно требует куда большей скорости и, как бы это поточней выразиться, осмысленности. Ведь как бы то ни было, а шахматы — все же условность, игра, в которой два человека не спеша и со вкусом пытаются навязать противнику свою волю и просчитать ходы, ведущие к победе. Что ж, те же расчет и воля требуются в фехтовании. Но здесь призом является жизнь. Согласитесь, веское основание, чтобы думать быстро. И подчинить себя этой мысли, ведь все то, что сможет продиктовать твои мозг, — Чарновский приложил указательный палец ко лбу, — должно исполнить твое тело.

— Вас послушай, так фехтование следует произвести едва ли не в главные предметы в каждом военном учебном заведении.

— И в невоенном тоже, — усмехнулся ротмистр — Ведь чему в первую очередь учат в наших университетах?

— Чему же? — Лунев заинтересованно поглядел на собеседника.

— Логике. Подспудно она есть во всякой дисциплине, ибо без нее современное мироустройство понять невозможно. Логика — та же шашка, рубить ею получается прекрасно, но вот на что-то большее, увы, она не годится.

— Вы что же, Михаил Георгиевич, уж и логику отрицаете?

— Ну отчего же, господин полковник? Ни в малейшей степени. Логика также неотъемлемая часть фехтования. Да вот, чего далеко холить? — Чарновский указал на свернутый номер «Русской вести», все еще сжимаемый в кулаке Лунева. — Позвольте газетку.

— Если вы намерены подбросить ее в воздух и разрубить, поверьте, меня это не впечатлит. Этак я и сам умею.

— Ах, ну да, ну да. — На губах Чарновского появилась загадочная усмешка. — «Подбросил тогда Салах-ад-Дин тончайший газовый платок и, выхватив из ножен свою дамасскую саблю, в одно движение рассек его на четыре части». Сколько воды утекло, — вздохнул он. — Но успокоитесь Вы — не Ричард Львиное Сердце, я — не Саладин, а посему газету кромсать не буду. — Чарновский взял протянутый контрразведчиком лист с передовицей. — О, даже так? Замечательно! Н-да, само очарование! Вы читали эту статью? — Чарновский указал пальцем на гневный материал «Честного гражданина».

— Именно ее я и читал, ну и, понятное дело, речь господина Родзянко.

— Вот-вот, — кивнул ротмистр. — Человеку, работающему с шашкой, то есть линейной логикой, это и представляется двумя разными материалами, по прихоти судьбы или редактора расположенными в непосредственной близости друг от друга. Но возьмем, ну, предположим, саблю. Путь ее парадоксален. Это оружие весьма маневренно, в руках мастера оно становится буквально вездесущим — никогда не угадаешь, откуда последует новая атака. Но главная цель ее все та же, что и у шашки — поразить врага.

А теперь иллюстрация. Вот здесь, к примеру, сказано, что император окружен людьми, желающими сепаратного мира с Германией. Не останавливаясь на таком обобщении, «Честный гражданин» тычет пальцем в наиболее удобную мишень — немка-императрица и злополучный Старец Григорий. Однако оба эти человека никак не причастны к возможным переговорам. Императрица скорее англичанка, чем немка, уж во всяком случае германской крови в ней не более, чем в самом государе. При этом она на дух не переносит кайзера. А если и желает мира, то ровно так же, как любая мать любого семейства в России. Как, впрочем, и в Германии.

Гришка Распутин — конечно же, не просто лапотный мужик, и дар магнетический у него огромной силы, однако столь глубоко в политические хитросплетения его фанаберии не заходят. Министра, там, поменять или какого архимандрита — другой вопрос, все равно как онучи перемотать, чтобы удобней было. А начинать или прекращать войны — не его забота. Войну он не любит, ну так, а какой, спрашивается, крестьянин, любит войну? Так что атака, как вы сами видите, ложная, отвлекающий маневр.

Но дальше за потоком обвинений следует рассказ о громадных российских потерях и прощупывании кайзером возможности сепаратного мира. Заканчивается же этот содержательный экскурс дежурной пустопорожней трескотней: «Никакие потери, никакие потоки крови не заставят русский народ отступиться от великой идеи единения славянских народов».