Читаем Фельдегеря генералиссимуса (СИ) полностью

Фельдегеря генералиссимуса (СИ)

— Нет, другого услышать я не ожидал! Но ведь писатель ваш, — вдруг захохотал Павел Петрович, — вас надул в очередной раз. Да-да! Надул. Ничего он еще не знает. Я слышал, — посмотрел он на меня, — как он разговаривал со своим другом по… Как там у вас это называется?.. По мобильнику! Вот. По мобильнику. Позвонил и попросил своего приятеля, чтобы он приехал к нам — и починил парусную комнату. Да-да, так прямо и сказал. «Приезжай, Вась, и сделай так, чтобы она задула! Я тебе за это полтонны баксов выложу, а водки немерено!» Вчера приятель приехал. Видите, сегодня — и «задула»!

— Да, Павел Петрович, ожидал от вас нечто подобное, — расхохотался я ему прямо в лицо. — Но только не этого! Значит, говорите, «задула»? — И я выхватил фокусно чуть ли не из рукава его черного, фрачного, стопку листков!

— Что это? — отпрянул он от меня.

– Помните, я вас как-то спросил: «А будут ли в нашем романе порнушные сцены?» Так вот я главу одну, тайком от вас, когда вы меня в коматозное, как вам казалось, состояние привели… написал! Сами прочтете или вслух прочесть?

— Сам прочту, только вы их передо мной подержите.

— Держать не буду! — И я положил первый листок на кресло. — Прочтете — дам следующий прочесть.

— Да как вы смели так? — закричал он, когда прочитал все.

— А что ж мне остается делать? Ударили по одной щеке — вторую подставить! Нет, дорогой Павел Петрович, теперь вы сами скажите, кто это все сделал. Тогда я порву их. А нет — ей покажу — и в роман свой вставлю!

— Показывайте. Я вас не боюсь.

— Хорошо, не покажу. Мне сам этот человек все скажет.

— Вы уверены?

— Уверен! Но для этого я хотел бы, чтобы все собрались здесь, а лучше — в столовой зале!

— Нет, только здесь, — тихо возразила мне княгиня Вера.

— Хорошо, — согласился я с ней.

Еще бы мне не согласиться?! Ветер стих в парусах. Мертвый штиль стоял в комнате! И только гомерический хохот Павла Петровича сотрясал ее стены.

Каюсь, хотел эффектно завершить свой роман. Собрать всех в столовой зале и устроить, так сказать, прощальный обед. Выкатить к столу все восковые фигуры (сегодня был как раз четверг). За стол бы их всех, конечно бы, не усадил (их в чулане сотни две скопилось!), но кого-нибудь я бы сумел между героями своего романа втиснуть. А остальные за официантов бы у нас были. И, нет, убийцу на иудин стул не усадил. Он бы у меня сам на него сел, раскаявшись!

И Ваське я, Павел Петрович не соврал, звонил, чтобы он приехал, но, разумеется, не для того, чтобы он комнату парусную «починил». Все деньги свои я на серьезные разговоры с Михеичем истратил, а с теми двумя тысячами долларов, понимаете сами, что произошло! Вот и попросил Ваську денег привезти на обратную дорогу.

Васька сейчас вокруг дворца ходит — и меня материт. Во дворец его не пускают.

И вдруг я понял, почему стих ветер в парусной комнате!

— Павел Петрович, простите меня за эту главу. — И я на мелкие кусочки порвал свои мерзкие листочки — и тихо проговорил: — Князь Николай Андреевич верно сказал Порфирию Петровичу: «Ни страхом, ни любовью — ничем нельзя устрашать». — И стены парусной комнаты наполнились ветром!

Вот теперь я действительно знал, кто приказал зарезать двадцать пять русских фельдъегерей — фельдъегерей генералиссимуса!