Фельдъегеря генералиссимуса

— Вы думаете, что я вещь бесчувственная? — с неподдельной обидой сказал управляющий князю Андрею. Сказал, будто обвинение ему бросил, что сам он, князь, вещь бесчувственная. — Нет! Представьте, и я могу чувствовать и страдать. — И, как бы в подтверждение его слов, горькая слеза покатилась по щеке вдоль его бакенбарды. — Да, я… подлец и мошенник, как вы все обо мне думаете, хотя мне далеко до ваших друзей. — Смахнул Павел Петрович слезу со щеки. — Уж они-то мошенники, так мошенники! — воздел он руки к небу, потрясая своим пистолетом, — и на пистолет свой посмотрел весьма красноречиво — и тут же руки свои опустил, а пистолет под мышку сунул. Потом тяжело вздохнул: — Да, я мошенник и подлец. — И заговорил горячо и страстно: — Но разве я не могу чувствовать и страдать? И раз вы так хотите, то я, как на духу, все честно вам расскажу. Но замечу, не вы один пострадали от ваших (Павел Петрович горько усмехнулся) друзей… Да, и я пострадал от Бутурлина и его Жаннет. Только что. И они меня ищут, чтобы убить! А из-за чего? Разве я главный виновник во всем этом? Разве я с этими фельдъегерями все это проделал?

И так убедительно он эти свои вопросы задал, так негодующе его глаза горели, а руки нервически сжимались в бессильной ярости, что юный князь к нему полным сочувствием проникся.

Но не понятно ему еще было, что за горе у него такое, из-за чего?

И при чем эти фельдъегеря? Какое они имеют отношение к его горю? И он управляющего прямодушно спросил:

— С какими фельдъегерями? Объясните! Все говорят о них, но…

— Так вы о них ничего не знаете? — всплеснул руками Павел Петрович. — Правда, князь, не знаете?

— Правда, не знаю!

— Бедный мальчик, — искренне пожалел его Павел Петрович и сказал без всякого лукавства: — Хорошо, я сейчас расскажу… что знаю сам, а знаю, поверьте, не так уж много. — И он начал рассказывать.

Его рассказ почти не отличался от рассказа, рассказанного мне привидением, поэтому Павлу Петровичу можно верить, правда с некоторой оговоркой. По своей натуре он все же мог кое-что утаить от юного князь. Впрочем, все мы такие. Кому хоть раз мы без утайки все о себе рассказали?

— Вот, князь, где они у меня все! — ударил себя в грудь Павел Петрович. — Вот они, доказательства моей невиновности. — И он расстегнул свою белоснежную рубашку — и достал стопку писем. — Под сердцем храню. Даже сплю с ними. Читайте. Письмо первое. — И он протянул князю сложенный вдвое листок. — Оно у меня мятое и, видите, порванное. Это я его потом склеил. Думаю, и вы бы его смяли и порвали от гнева! Читайте. Мне его два месяца тому назад прислали.

Князь Андрей не без брезгливости развернул смятый, порванный и аккуратно склеенный листок. Вот что там было написано.

Павел Петрович, а вы плут и мошенник! И я могу рассказать о всех ваших плутнях кому следует. И вы от меня не отвертитесь. Я заставлю плясать вас под свою дудку!

Т. К.

— А вот письмо второе, князь! — страдальчески произнес Павел Петрович и добавил с ужасом в голосе: — Будто мысли он мои угадал, будто наблюдал за мной неусыпно. Я его первому письму не придал никакого значения.

Вы меня, Павел Петрович, вижу, не поняли! Я не старому князю о ваших проделках все расскажу, а тому дворянскому обществу, над которым вы предводительствуете! Да и вашему сыну и дочери вашей, думаю, будет интересно о вас это узнать. Молодость так любопытна! Так я утолю их любопытство: на какие деньги были куплены вами два поместья в той губернии, где вы аж в предводители дворянства пролезли! А? В грязь вас втопчу.

Разъясню сию угрозу неизвестного Т. К.

Павел Петрович в одной нашей южной губернии приобрел два недурных поместья и слыл там первейшим богачом, весьма уважаемым и почитаемым всеми. В одном из этих поместий и проживало его семейство. Разумеется, оно не знало, что Павел Петрович служит управляющим у старого князя. Разумеется, не знало, и на какие деньги куплены эти поместья.

Свои отлучки он объяснял делами государственными и секретнейшими. Поэтому, сами понимаете, какая бы катастрофа произошла с ним, если бы неизвестный Т. К. открыл бы всем глаза на нашего Павла Петровича!

Так что хватит ерепениться. Письма мои с негодованием рвать и прочие глупости делать. Вы в полной моей власти — и будете безропотно делать все, что я вам прикажу!

Т. К.