Фельдмаршал должен умереть

Спустившись в фойе, он купил у дежурного три свежие газеты и, настороженно оглядываясь по сторонам, не следит ли кто-либо за ним, вновь поднялся к себе, на третий этаж отеля. Но, прежде чем открыть дверь, поразился, увидев на первой полосе портрет фельдмаршала Роммеля в чёрной рамке.

– Да, господин е-е… оберштурмбаннфюрер, – со скорбной миной на лице проговорил проходивший мимо штатский, с виду какой-то средней руки чиновник, внимательно присматриваясь к плетеным квадратам на левой петлице френча[33] барона, – Германию постигла ужасная беда: скончался фельдмаршал Роммель. Наш народный маршал.

– Он что, погиб?!

– Нет, просто, по-человечески скончался. Очевидно, дала знать о себе недавняя рана.

– Какая еще рана?! – уставился на него Шмидт. – Рана у фельдмаршала была такой, что с ней он мог прожить ещё сто лет.

– Неужели? В это трудно поверить, особенно когда речь идет о Роммеле! Впрочем, вам виднее, господин оберштурмбаннфюрер, вам виднее… – предостерегающе выбросил руки вперед штатский. – Но кто бы мог предположить, что Роммель способен просто так, взять и умереть?!

Прежде чем войти к себе в номер, Шмидт снова внимательно осмотрелся. Только теперь он понял всю проявленную Скорцени недосказанность. Оказывается, дело было не в гибели обер-лейтенанта Кремпке, который, как ювелир и сын известного ювелира, выступал главным экспертом при формировании африканских сокровищ фельдмаршала, а в смерти самого Роммеля, истинного владельца корсиканских сокровищ, имени которого в беседе обер-диверсант упомянуть почему-то не решился. Даже он, исходя из соображений безопасности, не решился.

Закрывшись в номере, оберштурмбаннфюрер проверил пистолет, положил его на стол перед собой и только тогда принялся за чтение номера «Фёлькишер беобахтер».

«Ему хотя бы на некролог не поскупились, в обмен на все его африканские богатства, – злорадно подумал Шмидт, закончив чтение погребального панегирика «герою Африки» и «герою нации». – Всех прочих убирают куда скромнее».

Но, опять же, Шмидт прекрасно понимал, что дело не в таинственной смерти Роммеля, которого, по всей вероятности, заставили застрелиться или принять яд, а в том, что только теперь, после смерти Лиса Пустыни, по-настоящему развернётся охота на его сокровища. А также на тех корсаров Роммеля, кто еще уцелел и кто способен хоть чем-то помочь при поисках этих богатств. «Да, и на тех, кто еще уцелел», – напомнил себе бывший командир Африканского конвоя Роммеля.

45

Возвратясь поздно вечером из рейхсканцелярии к себе на квартиру, Бургдорф увидел на столе газету, сложенную так, чтобы в глаза сразу же бросался огромный портрет фельдмаршала Роммеля, опубликованный рядом с подобающим чину и заслугам «героя Африки» некрологом.

Пробежав его взглядом, генерал отшвырнул газету и обессиленно опустился на диван.

– Мне почему-то казалось, что вы уже не решитесь вернуться сюда, – появилась в дверях Альбина. Тот же японский халатик, та же растрепанная золотистость волос. Только складка у губ казалась основательнее и жёстче – отметина на лице всякой женщины, которой несколько дней пришлось провести в ожидании и душевных терзаниях.

– Казалось или хотелось, чтобы не вернулся? – спросил Вильгельм, вальяжно раскинув руки по спинке дивана.

– Вас ведь слишком долго не было, – неожиданно кротко и, явно оправдываясь, напомнила Крайдер.

– Вы правы, Альбина, долго, – столь же кротко признал генерал.

Ночь после самоубийства Роммеля он провёл в офицерской гостинице в Ульме, улаживая кое-какие дела, связанные с предстоящими похоронами и ведя непрерывные переговоры со ставкой фюрера «Вольфшанце». Однако нервотрёпка с погребением и гражданской панихидой была лишь вуалью, за которой скрывались внутренние терзания генерала.

Нет, он не чувствовал себя убийцей. Для него это было бы слишком утончённо. Бургдорф почти мистически боялся, что вслед за Роммелем уберут и его, как нежелательного свидетеля. А если не уберут, обязательно произойдет что-то трагическое, благодаря чему фельдмаршал попросту «уведет его за собой», на тот свет.

Две ночи в одном из отелей Штутгарта, которые были отведены генералу в качестве отдыха за труды праведные, на самом деле превратились для него в дни ожидания с петлей на шее.

Отправив в Берлин убийственно раздражавшего его Майзеля, генерал Бургдорф пытался предаться упоительному безделью, благодаря Бога и фюрера за то, что великодушно избавили его от необходимости присутствовать на похоронах Роммеля. Предложить своему бывшему сослуживцу, оказавшемуся перед угрозой позорной казни, ампулу с ядом – это одно. Явиться же на похороны и скорбеть по поводу «неожиданной, безвременной, несправедливой смерти» – совершенно иное.