Фельдмаршал Репнин

— Хуже не будет, — заверил Репнин.

— А коли так, тогда и толковать больше нечего. Своей императрице можете передать, что Вильно бунтовать против новой власти не будет.

Покинув толпу, князь вернулся в карету. Кучер тронул лошадей.

— Давно собиралась спросить, — заговорила Наталья Александровна, — почему Польшу называют Речь Посполитая? Литовцы имеют к этому названию какое-то отношение?

— Да, имеют, и очень близкое.

— Расскажи.

— Когда-то Литва была самостоятельным великим княжеством. Особенно она усилилась при великом князе Гедимине. И всё же ей было трудно одной противостоять нашествиям рыцарей Тевтонского ордена, которые зарились на её богатые земли. Постоянные угрозы с запада заставляли Литву искать помощи у Польского королевства, которое, в свою очередь, видело в этих угрозах опасность и для себя тоже. Сама жизнь толкала их на объединение. Объединив свои силы, они смогли разбить войска Тевтонского ордена в Грюнвальдской битве, что ещё раз подтвердило истину: жить обоим государствам в крепком союзе спокойнее. И вот однажды их руководители собрались в польском городе Люблине и приняли решение объединиться в одно государство, которое назвали Речь Посполитая.

— Давно это было?

— Если мне память не изменяет, в 1569 году.

— Стыдно признаться, но я ничего этого не знала, — сказала княгиня. — А могла бы и знать.

— Познания не имеют границ, всего не узнаешь.

— Но ты же знаешь. Я слышала, как ты свободно разговаривал с ними по-польски, а я польского не знаю. Кроме русского да французского, я вообще языков не знаю.

— Знать чужеземные языки совсем не обязательно. Но поскольку мы намерены здесь жить, польский тебе придётся всё же учить, и я тебе в этом помогу.

— А литовский?

— Желательно и литовский тоже.

Репнин безвыездно находился в Вильно около двух недель. Затем, воспользовавшись снегопадами, он поехал санным путём в Полесье, а оттуда в Подолию — бывшие польские территории, отошедшие к России. Главной целью его поездки была установка новых пограничных столбов теперь уже на рубежах с Австрией и Пруссией, а также устройство застав на дорогах, пересекавших эти границы. Были у него и встречи с представителями губерний, в состав которых вошли новоприобретённые земли. Когда князь доехал до города Родомысль, появилось желание навестить фельдмаршала Румянцева. Отсюда до Киева оставалось совсем немного — вёрст сто пятьдесят, не больше.

Встреча старых боевых соратников была трогательной. Румянцев от радости даже прослезился. Семьдесят лет ему исполнилось. От прежней воинской выправки ничего не осталось. Годы сгорбили его, ходил он медленно, по-стариковски.

— Я ещё своим ходом на Днепр хожу, краснопёрок ловлю, — похвалился он. — Но ты всё же выглядишь свежее.

— Я на девять лет моложе, — напомнил Репнин.

— Да, девять лет — для стариков это много значит. В прошлом году ко мне Суворов заезжал, — продолжал Румянцев. — Перед тем, как отправиться с поляками воевать. Он чуточку тебя постарше, но держится шустро, не даётся старости в лапы. Молодец!

Разговор продолжили за обеденным столом. Угощая гостя настойками домашнего приготовления, Румянцев расспрашивал его о жизни в Петербурге, где тот недавно побывал, о том, как проходили праздничные торжества по случаю заключения мира с Турцией.

— Признаться, я ждал, что тебе дадут чин генерал-фельдмаршала, — сказал он. — Ты чем-то не угодил государыне?

— Не могу представить чем, но с некоторых пор я стал чувствовать, что она уже не питает ко мне прежнего доверия. Недавно, убеждённый в этом, я подал прошение об увольнении по состоянию здоровья, но она мне отказала.

— Да, государыня наша такая, — усмехнулся Румянцев. — Она из тех, кто никогда не выбрасывает со стола недовыжатые лимоны. По пути из Яссы, — продолжал он, — у меня останавливался Безбородко. Он говорил, что тебя подозревают в причастности к партии сторонников великого князя Павла. Может быть, в этом причина твоей опалы?

— Не знаю. Но с Павлом и его сыновьями у меня действительно сложились хорошие отношения. Цесаревичам я когда-то давал уроки по некоторым наукам.

— Думаю, со временем всё образуется, — успокоил гостя Румянцев. — Во всяком случае, расстраиваться не стоит.

Потом разговор зашёл на польскую тему. Здесь взгляды полностью совпали. Румянцев всё так же, как и Репнин, придерживался того мнения, что раздел Польши является величайшей ошибкой, которую рано или поздно придётся исправлять.

Репнин уехал от Румянцева успокоенным и ободрённым, словно получил от него желанный заряд энергии, угасание которой ощущал до сего дня. Снова оживились надежды, а надежды — это и есть жизнь.

2

Вернувшись в Вильно, Репнин тотчас занялся отчётом об инспекционной поездке по бывшим польским землям, отошедшим к России. Стержнем отчёта была мысль, что народы, населяющие оные районы, отнеслись к переходу в подданство Российской империи спокойно. Никаких шумных сборищ и тем более бунтов не возникло.