Фельдмаршал Румянцев

Екатерина ранее твердо верила, что облагодетельствовала Польшу, навязав ей с помощью русских полков Станислава Понятовского в качестве короля. Прошло шесть лет с тех пор. И только сейчас она начала понимать, что, возможно, поторопилась. В надежде на помощь Франции Понятовский попытался противодействовать русским интересам в Польше. Несколько месяцев назад в письме к Екатерине он, рассказывая о драматическом положении своего народа и государства, писал, что никакие страдания и муки не заставят поляков покориться чужой воле. Она хорошо помнила его слова о том, что общее расположение умов в Польше таково, что скорее согласятся терпеть и погибать, чем связать себя каким бы то ни было образом, что поляки будут «смотреть на мир как на дело насильственное, если он будет им дан без содействия держав католических», что Польша «будет постоянно надеяться получить большее с их помощью, как только ваши войска удалятся из страны».

Это особенно раздражало императрицу. Она послала войска для умиротворения страны, для ее покоя и тишины, а похоже, никто не хотел этого умиротворения. «Признался бедный Понятовский, что его уверяют со всех сторон, где искать ему защиты: самым настойчивым образом просит согласиться на вмешательство католических держав в дело польского усмирения. И без нашего согласия в дела польские давно вмешиваются Франция и Австрия. Говорят, что уже действует на польской территории французский полковник Дюмурье… Австрия захватила два польских староства. А он все еще продолжает доверяться людям коварным и скрывающим честолюбивые замыслы. Не могу себе вообразить, что он сам собою нашел возможным и благодетельным посредничество католических держав в настоящих делах Польши. Конечно, кто-то повлиял на него. Но кто? Да, немалые препятствия ставит успеху дел наших упорство и легкомыслие польского короля… Забыл, видно, благодеяния наши и собственную безопасность, доверился старикам Чарторыйским… Сколько бы король по лукавым советам дядей своих Чарторыйских ни старался о примирении с мятущейся частью своего народа, это примирение никогда достигнуто быть не может… А может, князь Волконский слишком стар, чтоб исполнять такую должность? А кем его заменить? А может, предоставить на некоторое время польские дела их собственному беспутному течению? Нет! Стоит только ослабить свой нажим, как тут же этим воспользуются Франция и Австрия, а Пруссия погреет руки… Странные поляки! Ведь я указала объявить им, что для сбережения рода человеческого не велю за ними гнаться, если они разойдутся по домам и будут жить спокойно, и что целый год им амнистия дается только с тем, чтоб нигде кучи не было… Нельзя, чтоб всем не надоели мор, голод, разоренье, разбой, и опять нельзя же, чтоб не было способов к примирению. Не так черт страшен, как иногда кажется… Но при всех поворотах польской жизни неминуемо согласие с прусским королем… Надо отписать ему…»