Фельдмаршал Румянцев

Страшила его та легкость, с которой царствующие дворы распоряжались судьбами народов и целых государств. Только два года назад, в тех же Яссах, он, фельдмаршал Румянцев, торжественно уверял, что русские пришли в Молдавию и Валахию для того, чтобы освободить братские народы по Христовой вере от османского ига, дать им свободу и независимость, дать им спокойствие для мирных занятий: пусть земледелец прилагает свои руки к полевым работам, художник – к своему мастерству, а купец пусть занимается своим промыслом. Тогда он призывал народы двух княжеств верить, что войска, ему подчиненные, поставили крепкий щит против всех злодеяний и тиранства, которыми прославились турецкие захватчики, обнадеживал, что теперь наступит время, когда великодушие, милосердие и человеколюбие самодержицы российской будет простираться не только к правоверным христианам, для которых ее милость и щедроты вполне естественны, но и на все города и земли турецкие, на всех жителей этой земли, какой бы ни были они веры и рода, лишь бы они против ее войск не восставали… Пусть все живут в своих домах, войска российские не коснутся ни их имения и ни в каком случае не лишат их участия во благах… И сколько было надежд и упований на то, что усердие и добрая воля всех и каждого из жителей Молдавии и Валахии, видевших подвиги российских войск в сокрушении общего врага, будут устремлены ко взаимному благоприятствованию…

Так и было до начала прошлого лета. Все это время Румянцев налаживал справедливое управление княжествами, наказывал виновных, поощрял тех, кто стремился к бескорыстному сотрудничеству. И что же? Он думал, что возглавляет войска державы, которая приносит счастье народам… А что получается на самом деле? Теперь дело идет к тому, что княжества будут возвращены ненавистной Порте. Кому же захочется сотрудничать с такими ненадежными союзниками?

Перед Румянцевым лежала инструкция генерал-майору Каменскому, которому следовало уступить австрийцам наши передовые посты. Австрийские войска, вступающие в Польшу, этого потребовали… А он, главнокомандующий русской армией, должен повелеть своим войскам не только никакого помешательства не чинить, но паче оказывать им, яко войскам дружественным, всякую помощь и содействие.

К чему может повести вторжение австрийских войск в пределы Польши, Румянцев не знал и не предполагал. Он мог бы как главнокомандующий выдвинуть свои резоны против занятия австрийцами определенных мест, необходимых ему, «ибо иначе нанесены будут неизбежные трудности в доставлении необходимых снабжении для армии нашей и во взаимной связи ее с корпусами, в Польше пребывающими».

Но инструкции генералу Каменскому были категоричными, хотя бы на частичное изменение их рассчитывать не приходилось.

А Каменский вызывал у Петра Александровича серьезные опасения. Опытный генерал, успевший отличиться еще в войне с Пруссией, пылкий, отважный до безрассудности, умный, образованный, Михаил Федотович Каменский вроде бы был как раз подходящим для столь щекотливого поручения. Но до Румянцева доходило немало известий о его безудержной жестокости. А что, если и в данном случае пылкий Каменский не пресечет возможных столкновений русских с австрийцами, надменными, ведущими себя порой вызывающе? Кто за сие отвечать будет?

И снова мысли главнокомандующего перенеслись в Яссы, где он провел столько времени в трудах и заботах об этой земле, стараясь навести добрый здесь порядок, ничуть не нарушая самостоятельности и государственных законов… Может, он что-то не понимает, столько событий происходит в мире, а до него доходит самая малость… И как терзают его до сих пор сомнения в необходимости русской экспедиции на Константинополь. Где-то, видимо, обронил он фразы о своих сомнениях, и вот уже всемилостивейшая императрица в письме намекает ему, что она не потерпит никаких препятствий в исполнении задуманного ею… А то как же ему понимать эти слова, которые просто врезались ему в память: «…Мне сдается, что здесь, так, как и в ваших местах, есть люди, кои большое предприятие, о коем Вы известны, ищут всячески отдалить, не могши оному препятствовать, знавши, что на то моя воля решительная есть…» Да, стоит шепнуть, даже лишь подумать про себя о чем-то, как в Петербурге откликнется… Сыскное дело поставлено отменно. Вот так бы организовали починку и постройку судов Дунайской флотилии…

Так бывает. Проходят дни, недели, месяцы… Мелькают события, мелькают лица. Все привычно и обычно. Одни приказывают, другие исполняют. Но вот приходит день, час, мгновение, когда хочется нарушить этот заведенный порядок и крикнуть хотя бы самому себе: «Стой! Остановись! Ты делаешь не то, что по совести и справедливости необходимо…»

В таком состоянии оказался Румянцев накануне встречи с графом Орловым.