Фельдмаршал Румянцев

Лагерь главного корпуса расположился там же, где и был перед походом за Дунай, при деревне Жигалее. Снова началась лагерная жизнь, полная тревог, неудобств и сомнений… Сюда уже стекались донесения командующих корпусами, приходили письма. Одно из них порадовало фельдмаршала: «Граф Петр Александрович! Сего утра я получила письма Ваши от 14 дня июня, из которых я, к большому моему удовольствию, усмотрела счастливый Ваш переход с армиею чрез Дунай, с чем Вас от всего сердца поздравляю, желая при том Вам божеской помощи во всех впредь за Дунаем предприятиях; а как Вы сей празднования восшествия моего на Всероссийский Престол сделали весьма на сей день радостным, то я пожаловала и сына Вашего графа Михаила Румянцева полковником. Пребывая, впрочем, к вам доброжелательна…»

Ясно, что Екатерина II писала это письмо 28 июня, в день своего восшествия на российский престол… Если б она узнала, что он уже возвратился на левый берег Дуная, то вряд ли такое уж удовольствие испытала в тот день, а граф Михаил Румянцев не стал бы полковником. Вот ведь действительно пути Господни неисповедимы, не знаешь, что ждет тебя завтра.

После возвращения в свой лагерь Румянцев много работал: писал письма, ордера, давал устные распоряжения своим подчиненным, собирал сведения о потерях и выигранных сражениях. На одно составление реляции Екатерине II ушло несколько дней. И это естественно. Нужно было подробно изложить ход событий за две недели пребывания армии в Задунайской области и причины возвращения ее на левый берег.

Отмечая мужество и усердие рядовых и офицеров, описывая события, в ходе которых малыми силами побеждали «превосходное число неприятеля», Румянцев просил ее императорское величество оказать свое высочайшее благоволение за «несравненный труд» и «оказанные подвиги» тем, кто участвовал в этом походе. Прежде всего он называет Ступишина, барона Унгерна, Потемкина и князя Долгорукова, которые «в трудах и действиях против неприятеля были мне помощники и с полною ревностью к пользе службы, где кому был случай, употреблялись…». «Достохвальное мужество и рачение» при исполнении своего долга воинского проявили генералы Тургенев, Ригельман, Мелиссино, Муромцев, полковники Петерсон, Воронцов, Кличка, Чертов, Левиз, Увалов…» Ни одного мужественного поступка не пропустил Румянцев, называя и иностранных волонтеров, и камер-юнкеров, и поручиков, и флигель-адъютантов, и корнетов, и сержантов…

«Счастливым я себя признаю, – писал Румянцев Екатерине II, – то, перенесши оружие за реку Дунай, удостоился к славе оного приобресть там новые успехи, но не меньше к счастью моему обращаю и то, что без всякой потери учинил я обратную переправу и стою уже на своем берегу. Не мог я гоняться по местам непроходимым за особою одного верховного визиря. Предложения Ваши были, всемилостивейшая государыня, чтоб разбить визирскую армию, доколе она не будет еще в полном собрании на той стороне. Сие мною и учинил я, победив те войска, которые он против меня отряжал и боле коих не имел уже у себя».

Но в реляции всего не скажешь. И Румянцев решил написать еще и письмо, в котором высказал более смело и откровенно свои мысли и переживания, предчувствуя торжество своих врагов при дворе, когда они узнают о его мнимой неудаче: «Предвидя, что персональные мои неприятели выводят меня на пробу жестокую, тогда как силы, мне вверенные, приведены в великое ослабление, дерзнул я… по чистой совести и долгу всеподданнейшему, донести Вашему Императорскому Величеству о всех трудностях в настоянии перехода за Дунай. Воображения мои тогдашние с испытанием настоящим в том только разнствуют, что казавшееся с сей стороны многотрудным далеко больше найдено неудобным. Будучи на той стороне, бывшие со мною там генералы остаются свидетели, сколько я старался до последней черты, не щадя ни трудов, ни жизни, выполнить высочайшую волю Вашего Императорского Величества, имея токмо под именем армии корпус небольшой в 13 т. пехоты на все действия с визирскими силами, которые, однако ж, побиты и рассыпаны; словом, не испытано разве только то, чего одолеть не может человечество. Чрез сей поход многотрудный весьма утомлены люди, а лошади дошли до крайнего изнурения, и я не могу сокрыть пред Вашим Величеством угнетающих меня трудностей по пункту оборонительного положения, в которое нелегко мне попасть с прежнею твердостию, рушившись из оного до самой пяты.