Фельдмаршал в бубенцах

— Я не играю с вами, Джузеппе, — негромко сказал он. И после паузы продолжил: — Несмотря на ваши попытки насмешничать, вы правы. Я исповедуюсь вам. Я впервые в жизни исповедуюсь по-настоящему. Я всегда знал, что хотят услышать на исповеди отцы-настоятели, и мне не было равных во вдохновенном пустословии. Мне нужна была репутация, и я строил ее по камню, по бревну. Но с вами я честен, Джузеппе. Потому что от вас… от вас мне нужно прощение.

Гамальяно застыл, будто в лицо ему плеснули ледяной водой. И вдруг расхохотался бесшабашным мальчишеским смехом:

— Вам нужно прощение? Черт, отец Руджеро, вы меня совсем запутали. Вы сами сказали, что собираетесь быть честным. Так скажите же честно, что вам отчаянно нужна Треть того самого Наследия моих легендарных пращуров. Но в первый раз грязную работу делал ваш мастак. А сегодня вам придется делать ее самому, и вы, похоже, трусите. — Это слово прозвучало с такой снисходительной жалостью, что доминиканец дернулся, как от пощечины. — Не бойтесь, отец. Это совсем не страшно, ей-богу. Вы и без моего прощения скоро утешитесь.

Руджеро смотрел в смеющееся лицо. Неподвижные провалы темных глаз, гримаса тоски и страха, перечеркнутая фальшивым оскалом. Он однажды видел такое лицо. На публичной казни в Риме. Приговоренный тогда пел в лицо судьям похабные куплеты, а в глазах застыл такой же тоскливый и злобный страх.

— Нет, Джузеппе, — проговорил он, — мне не нужна Треть. Наследие принадлежит вам по праву. А вашего прощения я жажду, потому что вы… вы — тот самый, кого я ждал последние двадцать лет.

* * *

Годелот остановился у дверей и вскинул голову, пытаясь прочесть название на потемневшей доске, едва различимой в тусклом свете фонаря. Прикинул, который теперь час. Он слышал, как пробило половину десятого. Только когда это было?

За последние часы он расспросил не менее полусотни человек, побывал в четырех тратториях, свел знакомство с множеством оружейников, но нигде не нашел ни следа друга. Шотландец знал: Пеппо наверняка сделал все, чтоб найти его было непросто. Поэтому он расспрашивал исподволь, придумывал десятки небылиц, не скупясь, платил слугам в надежде разыскать мальчонку с площади Мадонны дель’Орто, угощал вином словоохотливых вояк, флиртовал с торговками. Но улицы налились вечерней мглой, а Годелот и на шаг не приблизился к своей цели.

До ночного караула оставалось не больше двух часов. Солдату надлежало вернуться в особняк, но ему было не до устава… «Шлем и гарда». Пятая по счету траттория. Неужели и здесь он ничего не узнает?..

В питейной было многолюдно. Шотландец, не оглядываясь по сторонам, прошагал прямо к стойке, за которой хмуро восседал дородный кабатчик.

— Будьте здравы, сударь! — Юноша бросил на стойку медяк. — Слуга из вашей траттории вчера доставил записку от одного из постояльцев для моего однополчанина. Но тот в отъезде, а дело срочное. Посему мне нужно поговорить с вашим слугой. Благоволите позвать.

Хозяин равнодушно сгреб монету и зычно гаркнул:

— Алонсо! Поди сюда!

Годелот мрачно воззрился на низкую дверь кухни, уже ожидая очередного неопрятного типа, что будет угодливо хлопать глазами и не скажет ни слова по существу. Но дверь приоткрылась, выпуская печной чад и черноволосого мальчугана с опухшими от слез глазами. Это был он, малыш с площади, с таким огоньком подыгрывавший шотландцу в его фарсе.

Увидев военного, Алонсо суетливо отер глаза и засеменил ему навстречу, а лицо его просветлело. Годелот сухо отрезал:

— Пойдем-ка, приятель, потолкуем.

Отведя малыша в угол залы, шотландец сел напротив, а Алонсо, не дожидаясь вопросов, подался вперед:

— Вы Лотте, верно? Ой… Ну, Годелот. Не осерчайте, я так… сдуру ляпнул. А Риччо где? Он с вами?

Эта взволнованная тирада сразу дала юноше ответ на самый тяжкий его вопрос. Он опоздал.

— Где он? — мрачно переспросил шотландец. — А я надеялся, приятель, что ты мне об этом расскажешь.

Губы ребенка задрожали, глаза снова до краев налились слезами, и солдат тут же пожалел о своей прямолинейности.

— Погоди горевать, — добавил он мягче, — ты ведь… Риччо знаешь, он нигде не пропадет. Просто расскажи мне, что случилось. Все расскажи, что тебе известно. Я непременно найду его и смогу ему помочь.

— Обещаете? — прогнусавил слуга, и Годелот улыбнулся.

— Слово чести даю. Тебя Алонсо звать?

Малыш шмыгнул носом и опять решительно вытер глаза.

— Да. А за Риччо… за ним церковник пришел. Я сам его не видал, на кухне возился. Но господа военные сказали: из этой, как ее… микстуры, что ли, против ереси.

— Магистратуры, — поправил Годелот, хмурясь. Похоже, доктор Бениньо не зря всполошился.

— Ну вот… Капрал за Риччо пошел. Вернулся — аж багровый весь, говорит, нет его. А я знаю, он дома был. Значит, успел улизнуть, пока суд да дело. Я потом в комнату его заглянул. Там все так… будто он всего-то на минуту вышел. Все на месте. Только куда от инквизиции-то убежишь? От нее бегай не бегай…