Фельдмаршальский жезл. Николай Николаевич

«Мы вышли и отправились к своим частям с тяжёлым впечатлением. Чувствовалось, что предпринимается что-то нерешительное, неизвестное и что нет главного — уверенности в успехе предпринимаемого дела...»

Главнокомандующий же диспозицию штурмовых сил утвердил. В телеграмме Николая Николаевича-Старшего от 16 июля на имя начальника Западного отряда сообщалось:

«...План вашей атаки Плевно одобряю, но требую, чтобы до атаки пехоты неприятельская позиция была сильно обстреляна артиллерийским огнём. Николай».

Когда криденеровская диспозиция рассматривалась в штабе Дунайской армии, великий князь на все замечания штабистов отвечал таким образом:

   — Со взятием Плевны надо спешить. Там что ни два-три дня возникает новый редут.

   — Блокировать город со всех сторон у нас нет достаточных сил. Осман-паша всё время усиливается...

   — Плевну нам надо брать со второго раза любой ценой. Потом цена победы будет больше...

   — Государь император недоволен тем, что армия споткнулась об эту крепость, которой месяц назад ещё и на карте не значилось...

В день «второй Плевны» наступление на Гривицком направлении развития не получило. И вина в том была не генерала Вельяминова, который при штурме Никополя сам водил в атаку 121-й пехотный Пензенский полк. Он повёл атаку двумя колоннами, одной из которых руководил по-суворовски лично.

Атака русской пехоты «разбилась» о Гривицкий редут, один из сильнейших в системе обороны вражеской крепости. Он был окружён хорошо устроенными ложементами, то есть окопами. Редут турками упорно защищался в течение всего дня и остался в их руках. Бой прекратился только с наступлением ночи.

О той вельяминовской атаке Гривицкого редута остались мемуарные записки (письмо) неизвестного офицера, прикомандированного к командиру 122-го пехотного Тамбовского полка полковнику Головину:

«Я состоял при Г(оловине). Он был молчалив и озабочен. Я понимал почему, не спрашивая его о том, и тоже чувствовал на душе тоску, как камень. Поздно вечером прибыв на позицию, начали мы приготовляться. Отдавались приказания, и только. Ни шутки, ни размышления, ни заметки. О сне и помина не было. Сидим, сидим и ждём приказания. Прибыл наконец казак от корпусного. Г(оловин) раскрыл бумагу: диспозиция, и на ней написано: «атаковать и взять Плевну»; коротко и ясно.

В три часа утра поднялись. Г(оловин ) выехал к войскам; темно, туманно, хоть глаз выколи.

Молчание и тишина мёртвая.

— Снимай шапки, — сказал Г(оловин), — молись Богу, перекрестись, дело будет жаркое: но вы взяли Никополь, возьмёте и Плевно, — вот приблизительно его слова.

Солдатики закричали: «Рады стараться!» — как нельзя дружнее помолились, раздалась команда: «Накройсь!», потом «Ружьё вольно», — и так далее, и марш.

Идём. Куда? — сами не знаем, ни зги не видать. Стало чуть-чуть светлее. Шли и пришли куда-то.

И вдруг слышим где-то далеко: та-та-та-та-та-та; идёт сильная перестрелка. Что такое? — спрашиваем.

   — Это князь Шаховской атакует, — отвечают нам.

   — А далеко от него?

   — Вёрст пять-шесть будет.

Вот подъезжает корпусной.

Генералы к нему за приказаниями: что делать?

   — Идти и атаковать было приказание.

   — Да ведь местность вовсе не расследована: как атаковать без рекогносцировки, — заметил было один из генералов.