Фелинис. Повесть из истории гонений христиан при Домициане

Две недели спустя после описанных событий оба чужеземца, Кермор и Фелинис следовали по той же дороге, на которой мы уже видели их, из Альбы в Рим. На этот раз дорога была малолюдна: не было на ней ни войск, ни караванов. Встречались только редкие поселяне из окрестных деревень.

День еще только начинался, жара еще не наступила, было само время для путешествий и прогулок по живописным окрестностям Вечного города.

Путники решили немного отдохнуть и обсудить свои дальнейшие планы. Для этого они сошли с дороги и укрылись под деревьями, росшими по обеим ее сторонам.

Примерно в то же время и тоже в сторону Альбы из Рима двигались носилки, которые несли на своих плечах дюжие носильщики. В таких носилках обычно передвигались знатные римляне. Их сопровождала группа слуг или рабов.

Действительно, в носилках находились один мужчина и две женщины, судя по их одежде, принадлежащих к патрицианскому сословию.

Мужчине на вид было лет сорок, он был крепкого, сухощавого сложения, с открытым, приятным лицом. Рядом с ним сидела одна из женщин, видимо его жена. Несмотря на свой возраст, похоже, она была ровесницей своего мужа, она прекрасно сохранилась; лицо ее было приятно и производило глубокое впечатление.

Другая женщина была еще прекраснее. По всему можно было судить об ее добром сердце. Ей было лет двадцать девять-тридцать. Это была та самая римлянка, которую спас Фелинис; на ее правом виске был небольшой шрам – единственный след ранки, которую оставил ей дикий бык.

Взглянув в сторону в ту минуту, когда носилки свернули в лес, простирающийся вдоль дороги, Флавия удивленно вскрикнула и указала своим спутникам на двух остановившихся между деревьями незнакомцев.

– Климент, Домицилла, – сказала она, – вот тот молодой человек, которому я обязана жизнью.

Это были, действительно, Фелинис и Кермор.

– Ты, разумеется, хочешь поблагодарить его за самоотвержение, которое он выказал, спасая тебя? – спросила жена Климента, которую, как и племянницу, звали Флавией Домициллой.

– Да, конечно. Сам Бог навел его на наш путь, лично я уже потеряла надежду найти его.

– Твое чувство мы вполне одобряем и со своей стороны готовы засвидетельствовать твоему избавителю искреннюю благодарность.

Улыбка признательности мелькнула на губах Флавии…

– Однако, – добавила Домицилла, – я не могу себе представить, чтобы этот хрупкий на вид молодой человек мог победить, как ты рассказывала, ужасного быка.

– Но это так; вот доказательство: я жива еще, – отвечала Флавия.

– И слабого из своих созданий Бог наделяет великой силой, – заметил Флавий Климент. – Я позову его, потому что я тоже, как вы, хочу его видеть.

Произнеся эти слова, знатный римлянин, племянник Веспасиана и двоюродный брат Домициана, в то время правителя империи, обратился к идущему около носилок слуге и сказал ему:

– Иди и приведи этих двух чужеземцев, которых ты видишь у опушки леса.

Слуга повиновался.

Между тем, Кермор и Фелинис, заметив носилки, на которых были Климент и его спутницы, удивились не менее, чем эти римляне. Увидев Флавию, молодой человек прошептал:

– Вот женщина, которую я спас.

– Это невозможно, – отвечал старик. – Та, которую ты спас, была простая римлянка, тогда как эта, несомненно, патрицианка.

– Клянусь жизнью, это она; я тотчас узнал ее, – отвечал Фелинис, с удивлением глядя на племянницу Климента и на Домициллу.

Видя сомнения старика, он добавил:

– Погляди на шрам, с трудом заживший на ее правом виске. Это тот самый, который ей нанес бык своим рогом.

– Странно! – сказал Кермор: – значит, спасенная тобою женщина патрицианка. В таком случае, лучше было бы оставить ее на растерзание диким животным.

– Почему?

– Потому что, – отвечал старик с горечью, – даже в лесу нет животных, более кровожадных, чем благородное сословие Рима. Твоя семья и я сам хорошо испытали это. Но мне кажется, что носилки идут по направлению к нам.

– Слуга, действительно, направляется в нашу сторон у.

– Не будем ждать его; мы кончили все наши дела в Альбе; теперь вернемся в город и остережемся от всяких сношений с этими вероломными патрициями, от которых происходят все наши несчастия.

И Кермор отправился в путь. Фелинис последовал за ним с некоторою медленностью и как бы с сожалением.

Но слуга быстро бежал за ними.

– Гей! – закричал он им, – остановитесь, мне нужно вам сказать…

Но на его призыв не последовало никакого ответа. Слуга побежал и скоро догнал двух чужеземцев.

– Моя благородная госпожа, – сказал он старику, – надеется, что вы подойдете к ее носилкам, дабы она могла, наконец, поблагодарить вашего раба за самоотверженную услугу, которую он оказал ей.

– У нас нет времени, – отвечал Кермор.

– Вы, как я вижу, – отвечал слуга, – не знаете, какое значение имеют особы, пославшие меня.

– Разве я не свободен, как они, действовать по моему желанию? – спросил вспыльчиво старик.

– Это правда, но, тем не менее, я думаю, вы не раскаетесь, исполнив их желание.

Кермор хотел еще энергичнее отказаться, когда Фелинис шепнул ему на ухо: