ФЕЛИСИЯ, или Мои проказы (F'elicia, ou Mes Fredaines, 1772)

Меня принимали во всех домах, все было к моим услугам, но ничто не забавляло меня. Я не жаждал входить в долю с угрюмыми мужьями, теряя время с их глупыми матушками и смешными тетками; одним словом, единственным интересовавшим меня объектом была жена богатого ростовщика: дама была очень хороша, свежа и прекрасно сложена. Она бывала в Париже, жила с мужем — старым филином, хорошо одевалась, носила дорогие драгоценности, была умна, но состояла в связи с неким офицером, одним из тех мужчин, что черпают вдохновение в романах и считают высшим счастьем, когда на них указывают пальцем как на героев великих любовных историй, короче говоря, совершенно нелепым существом, которому почему-то полностью доверял осел-муж, обожавший философствовать! Украсть у таких мужчин женщину — это был вызов моему самолюбию, и я решил действовать. Меня совершенно не прельщало обхаживать этих буржуа, я не хотел тратить время на преодоление препятствий, и мне помог случай.

Глава XXVI. Продолжение предыдущей главы

— Итак, — рассказывал шевалье, — один из моих друзей предупредил даму о том, что я собираюсь приволокнуться за ней. Она позволила ему представить меня и назначила день: мы должны были прийти на вечер в ее доме за час до сбора остальных гостей (с которыми я вовсе не собирался встречаться). Однако, когда наступил решающий день, неожиданное дело задержало моего приятеля, он сообщил, что не сможет сопровождать меня, но советует отправиться одному. Дама была предупреждена и не принадлежала к тому сорту женщин, с которыми принято церемониться. Итак, я поехал к ней. Стемнело. У дверей дома меня встретил лакей в парадной ливрее, ответивший на мой вопрос, что мадам принимает. Лестница была слабо освещена, в двух первых комнатах никого не было, хотя двери кто-то распахнул настежь. В третьей я увидел женщину: заслышав мои шаги, она пошла навстречу, держа в руке канделябр с горящими свечами. То была сама хозяйка дома: как истинная буржуазка, она стала извиняться за нерадивость своих слуг.

— О, Небо! Это вы, господин шевалье! Как мне стыдно!..

С этими словами она вдруг поскользнулась на ровном месте (паркет был слишком хорошо натерт), упала, опрокинувшись навзничь, свеча погасла… Я кинулся на помощь и… какая странная случайность! В то время, как я чистосердечно пытался помочь даме, моя рука наткнулась на упругую грудь… и милосердие было мгновенно забыто. Она хотела подняться, я целовал ее, и мы снова упали: потемки сделали меня предприимчивым, а странность ситуации благоприятствовала исполнению замысла. Вот я нащупал атласное бедро, крутое, крепкое, пальцы добрались до драгоценного сокровища… я дотронулся до него… она тихо вскрикнула: «Ах, месье, какой ужас!.. Если мои слуги… мой муж… если кто-нибудь вдруг…» Я понял, что следует действовать решительнее, и тут красавица, подчиняясь Природе, начала подавать живейшие признаки непреодолимого желания. Я увеличил напор… и победил! Каково же было мое удивление, когда дама пылко вернула мне мои поцелуи и потребовала удвоить усилия! Тут уж начал опасаться я, что нас застанут в пикантном положении… Несколько мгновений спустя меня резко оттолкнули; подхватив канделябр, дама убежала, бормоча что-то о стыде и раскаянии. Не теряя головы, я спустился вниз, увидел лакея на посту и пожаловался, что не нашел в комнатах ни света, ни слуги, который мог бы объявить о моем приходе. Крикнув несколько раз, несчастный вызвал наконец какого-то неуклюжего медлительного слугу; тот прибежал, на ходу натягивая узкую ливрею; лицо его было почему-то в муке. Взяв зажженную свечу, он снова повел меня наверх. Дама, почти пришедшая в себя, приняла меня; глаза у нее были на мокром месте, лицо хранило следы недавнего возбуждения. Она отругала лакея, пригрозив прогнать его, и он понуро отправился зажигать свет в комнатах.

Последовали объяснения, упреки, рыдания, преувеличенные жалобы дамы; я изображал смиренное раскаяние, страстно клялся хранить тайну. Она заявила, что подобное не может повториться из-за ее страстной любви к достойному офицеру… «Нет, мадам!» — внезапно восклицает этот самый военный, выходя из дверей туалетной, где спрятался из ревности: он знал о моей репутации, испугался и решил узнать, как пройдет первая встреча с его любовницей. Офицер ничего не сумел увидеть, поскольку комната, в которой мы беседовали, находилась между туалетной и теми покоями, в которых мы совершили наш безумный поступок.

— Нет! — снова закричал офицер. — Не лишайте себя удовольствия, мадам, оставьте себе этого негодника, я не стану чинить препятствий… Коварная! Чудовище непостоянства и разврата!..

— Месье! Опомнитесь, месье! Одумайтесь, ведь вы же оскорбляете и мадам, и меня…

— Как, месье, вы полагаете?…

— Я требую, чтобы вы замолчали!