Феллах

Тафида чуть не бегом пересекла улицу, потом завернула за угол, выбрав самый короткий путь к Абдель-Максуду. Проходя мимо дома цирюльника, она невольно замедлила шаг. Еще издали она заметила там среди стоявших деревенских парней Салема, который, энергично жестикулируя, что-то рассказывал. Он в лицах изображал сцену, как Хиляль, вместо того чтобы взять под стражу его, чуть было не посадил новоявленного заместителя омды Тауфика. Все хохотали, и сам Салем, чувствуя себя героем дня, смеялся громче других. Заметив Тафиду, он, будто поперхнувшись, умолк. Потом заговорил громче, с явным расчетом, чтобы и она могла его услышать. Рассказывая, Салем не удержался приврать, как он стукнул толстяка Тауфика в живот, что тот еле устоял на ногах. Кто-то, видно, усомнился. Тогда Салем с запальчивостью начал хвастаться:

— Не веришь? Хочешь, поспорим на фунт халвы, что я ударом ребра ладони смогу переломить пару самых толстых стеблей кукурузы!..

Тафида с невольной улыбкой покосилась в его сторону.

— Ну, не знаю, как насчет халвы, но хлебом и солью тебе, видать, придется скоро делиться с нашим шейхом, — сквозь смех проговорил цирюльник, показывая глазами на Тафиду.

Девушка, сделав вид, что ничего не слышит и не замечает, хотела пройти мимо, но Салем ее окликнул:

— Ты куда это, Тафида?

Узнав, что она идет за соломой к Абдель-Максуду, Салем искренне удивился:

— Вот еще, надо тебе идти в такую даль! Ты лучше обожди здесь, а я мигом смотаюсь домой и принесу тебе соломы или хворосту… Ты не бойся, входи! У цирюльника и дочка есть — твоя ровесница, только она уже успела выйти замуж. Не так давно — месяца три…

Салем и в самом деле быстро обернулся. Минут через десять он уже тащил вязанку соломы и большую корзину с сухим хлопчатником и кукурузными стеблями. Тафида благодарно посмотрела на Салема. Ведь он собрал, наверное, последние запасы у себя во дворе. И сделал он это ради нее. Поставив корзину на голову и ловко подхватив другой рукой вязанку соломы, девушка отправилась в обратный путь, Салем проводил ее влюбленным взглядом.

На улице уже совсем стемнело. Тафида сразу будто растворилась в ночной мгле.

— И чего это до сих пор фонари не зажигают? — возмутился Салем.

— Зажигай не зажигай, а коли месяц скрылся, назад его не воротишь, — отозвался цирюльник. — Жди теперь, Салем, когда луна взойдет над твоим домом.

Салем ничего не ответил, полез на столб и зажег фонарь.

— Ну вот, перед моим домом стало светлее. Может, ты и перед всеми домами зажжешь фонари? — смеясь, спросил цирюльник.

— А почему бы и нет? Было бы побольше фонарей, я не поленился бы и все зажечь.

Салема вдруг охватило непреодолимое желание в самом деле осветить всю деревню тысячами огней, принести дров и зажечь в каждом доме печи, согреть, накормить всех жителей деревни. Почему только деревни? Нет, сделать счастливыми всех людей на земле. Ему захотелось обнять сразу весь мир. Лететь навстречу звездам. И петь! Петь о том, что он любит Тафиду. О том, какие у нее красивые глаза. Какая плавная походка. Каким нежным взглядом она посмотрела на него, выражая благодарность за тот первый подарок, который он преподнес ей сегодня. И улыбка ее была теплой — ведь он подарил ей тепло, которое согреет ее дом.

У цирюльника в доме сидели несколько феллахов, негромко между собой о чем-то переговариваясь. Цирюльник вошел в дом и, ни на кого не глядя, предложил им расходиться: все равно он никем заниматься сегодня не будет — уже поздно да и настроения нет. Настроение было подавленное не только у цирюльника, но и у тех, кто его ждал, и у парней, собравшихся на улице перед его домом. Именно поэтому никто и не хотел расходиться — толпа у дома цирюльника разрасталась. Всех беспокоила одна и та же мысль: почему учитель с Абдель-Азимом до сих пор не вернулись из города? Что с ними могло случиться? Вот уже и последний рейсовый автобус прошел. Может, они заночевали в уезде? Раньше, правда, такого никогда не бывало. Но могли же они задержаться там, не найдя нужных людей в уездном комитете союза. А могут еще и вернуться ночью. Придется им тогда топать пешком среди ночи, да еще по такому холоду. Ну а если уж и ночью не вернутся, значит, с ними стряслась какая-то беда. Так уж испокон веков считали в деревне — раз кто-то до утра не вернулся из уездного центра, наверняка заночевал в тюрьме. Правда, времена изменились. Но всякое случается и теперь. Ведь никто не помешал Ризку избить беднягу Салема. А странное появление этого типа из города? Кто давал ему право распускать собрание? Почему он бросается на людей, как бешеная собака? Как мог он набраться наглости — требовать, чтобы ому прислуживала Тафида, самая красивая девушка в деревне, в честности которой никто в деревне не посмеет усомниться? Сегодня он выдает себя за представителя правительства, а завтра заявит, чего доброго, что он эмир. Но и эмиры но всегда могли позволить вести себя так даже в те черные дни, которые безвозвратно ушли в прошлое.