Слушая все эти ужасы, Ксения сидела на корточках в углу и дрожала от страха. Она никогда в жизни не видела пожара и наивно предполагала, что огонь распространится со скоростью света и она не успеет добежать до своей двери.
Оставив подожженный мусорник и кучки бумаги на полу, поджигатели удалились.
Ксения несколько минут удивленно смотрела, как горит бумага. Опомнилась она, когда огонь перекинулся на оконную занавеску. Тогда Ксения содрала занавеску и кинула ее подальше — дотлевать.
Потом она обошла и внимательно разглядела обреченные вещи. Разумеется, примерила обе шубы. Одна оказалась ей впору.
Ксения подумала — ведь все равно эта шуба должна была погибнуть. А если не погибнуть — то быть украденной или проданной втридорога из–под прилавка. А у нее никогда в жизни не было шубы. Опять же — она погасила пожар и спасла кучу материальных ценностей. И с другой стороны — поджигатели сперли такое количество мехов, что одна шуба роли уже не играет.
Убедившись, что все погасло, Ксения в шубе вернулась к себе домой. Там она повесила дорогую вещь в шкаф и осознала убожество всех своих прочих вещей — платьев, юбок, плащика, свитерков…
Логика ее мыслей оказалась такова, что на следующий день она побывала в театре. И наведывалась туда несколько раз — пока не выбрала подходящего места и времени для кражи парика.
Блистающая туалетами режиссерская жена один раз в жизни сделала удачный ход — знала, в какую постель ей лечь. И этого ей хватило на двадцать лет. А Ксения даже одного удачного хода не сделала. Вуз она выбрала дурацкий. Кому в самом деле нужно такое знание английского языка, какого добивались и добились от нее? С таким английским можно работать только младшим инженером в отделе снабжения треста, не имеющего выхода за границу. Люди на таком английском не говорят! Замуж она вышла неудачно. Вот разве Мишка… И то — пока маленький, пока любит сказки.
Притащив домой шубу, Ксения поняла, что наряды режиссерской жены — прямое оскорбление ей, Ксении.
Если вдуматься, и карьера ее была для Ксении оскорблением. Ксения подозревала, что актерского таланта у нее самой примерно столько же, сколько у режиссерской жены, притом она моложе.
Глядя на окаянную шубу, Ксения перебирала в памяти всю свою жизнь — жизнь неумехи, растеряхи, неудачницы. И крепла в ней злость — на мужа, который не сумел сделать из нее счастливую женщину, на мать, которая не приучала к хозяйству, на свекровь, которая, как ни билась, не научила ее вязать.
Дальнейшие действия Ксении были просты и логичны. Она занялась собой.
Человечество задолжало ей немало. Она имела право хоть последние годы уходящей молодости прожить так, как режиссерская жена: слушать комплименты, а не воркотню Аллы Григорьевны или Галины Петровны, не пошлые шуточки снабженцев.
Она принесла из комиссионок несколько хороших косметических наборов по сто рублей и больше. Дешевой и хорошей косметики в продаже не было — следовательно, это жизнь вынудила Ксению экспроприировать дорогую косметику. Как–то она забралась в косметический кабинет, но ушла оттуда несолоно хлебавши: импортные названия кремов и лосьонов были для нее китайской грамотой.
И тем не менее визитов к косметологу, парикмахеру, портнихе нельзя было откладывать.
Перед Ксенией оставался только один барьер. Ей очень не хотелось его преодолевать. Но однажды, позаимствовав в комиссионке роскошное платье и туфли к нему, она явилась в ночной бар. Ей безумно хотелось танцевать, она заказала физ и села к стойке ждать приглашений.
Женщины смотрели с интересом на ее туфли и платье, иронически — на самодельную прическу. Мужчины не смотрели вообще.
На следующий вечер Ксения отправилась в банк.
Она не хотела брать деньги у частного лица — это было бы неприкрытым воровством. Но деньги в банке — государственные, принадлежат всему народу, а, стало быть, и ей.
Для начала ей вполне должно было хватить пяти тысяч…
В тот вечер Мишка опять ждал сказку про Дверинду. И опять Ксения отговорилась, что принесла с работы кучу бумаг, с которыми нужно разобраться до завтра. Она даже разложила их на столе.
Дело в том, что Ксения наконец–то выследила одну финскую баню, где собирались на досуге ответственные лица. Она уже побывала в этой бане и завела одно многообещающее знакомство. Так что, укладывая сына в постель, она горела от нетерпения.
— Давай я тебе лучше дам книжку с картинками, — предложила Ксения, которой еще нужно было вымыть и высушить волосы, сделать легкий, незаметный грим и успеть на склад универмага за махровой простыней.
— Там не будет Дверинды, — жалобно сказал Мишка.
— Там будут другие феи.
— Ма–ам, ма–ам… Ну, расскажи про Дверинду и названого брата! Как он ходит по заколдованному замку, а, мам? Расскажи!
— Я тебе уже сто раз рассказывала.
— Ма–ам…
— Ну, чего тебе?
— А Дверинда — она на самом деле?
— На самом. Держи книжку. Видишь — на картинке?
— Дверинда — она такая?
— Такая, такая.
Фея была нарисована классическая — в длинном приталенном платье, в метровом колпаке с лентами и при маленьких крылышках.