Феминизмы. Всемирная история

Мы обнаруживаем Хирацуку в кабинете, разделенном на две части, которые обставлены в западном и традиционном японском духе. Ее манифест также отражает переплетение культур. Хирацука и ее соотечественницы, бросившие вызов конфуцианству, которое предписывало женщине покорность родственникам мужского пола, опирались на тексты западных авторов — Генрика Ибсена, Эллен Кей, Джона Стюарта Милля. Однако они черпали вдохновение также и в местных культурах, например в солярной символике. Солнце как символ синтоистской богини Аматэрасу и японских императоров было объектом культа. Неслучайно этот образ открывает главное японское феминистское издание начала XX века[348]. Опора на японские символы, однако же, не спасла редакцию, и, когда требования и идеи «Сэйто» показались правительству слишком смелыми, журнал закрыли. «Сэйто» служит убедительным примером сочетания глобального и национального влияния, формировавшего борцов за права женщин, эмансипацию или гендерную справедливость. Принимаясь за проект всемирной истории феминизма(ов), я хотела выразить протест против прочного доминирования истории европейского и североамериканского феминизма во многих уже существующих работах и бросить свет на новые исторические исследования, выявившие гораздо более пестрый ландшафт. Я ожидала найти некоторые данные о разнообразии феминизма (и многие из них включила в книгу), однако заимствования и трансграничное влияние в таком масштабе, какой я обнаружила, стали для меня сюрпризом. Глобальное влияние (явление далеко не исключительное) широко представлено в деятельности сетей, биографиях феминисток, интеллектуальных традициях и практике большей части феминистских организаций.

В книге отражено развитие транснациональных феминистских историй, выявляющих широчайший круг проблем (право женщин владеть и распоряжаться собственностью, право на образование, гражданские права, борьба за мир, антифашизм, социальное обеспечение и государственная защита материнства и детства, социальная справедливость, трудовые права и права человека, половая свобода, культурное самовыражение и репродуктивные права). Хронологическое изложение не позволяет надлежащим образом учесть глобальные закономерности феминистской мобилизации. Американо-европейская периодизация феминизма (предполагающая две волны: суфражистскую 1890–1920-х годов и связанную с «освобождением женщин» — 1970–80-х годов) отвлекает нас от таких важных явлений, как международный феминистский пацифизм 1920–30-х и левый феминизм коммунистического и рабочего движений 1940–60-х годов. Более того, в отрицающей линейность феминистской мозаике можно разглядеть присутствие определенной цикличности. С феминистской политикой часто пересекаются иные, в том числе местного масштаба, кампании и проблемы. Темп этих кампаний различен. Так, в Новой Зеландии борьба женщин за избирательное право увенчалась успехом еще в XIX веке, но она до сих пор, в XXI веке, продолжается в Кувейте и Саудовской Аравии. Часто мы видим, что права завоевываются не навсегда и их нередко приходится защищать или отвоевывать заново. В композициях возникают повторяющиеся мотивы. Так, в последние два с половиной века феминизм был неизменно тесно связан с национальным самоопределением, пацифизмом и социализмом. В мозаике, таким образом, появились частично совпадающие рисунки, а также уникальные элементы.

Феминистки представляли мир (зачастую недостаточно хорошо) полем своей борьбы. Так, квакер Энн Найт, путешественница, во время революций 1848 года напечатала во французском феминистском журнале La Voix des Femmes полемическую статью, указав, что в африканских племенах, а также у североамериканских гуронов, англосаксов и галлов женщинам принадлежала политическая власть[349]. Эти общности Найт представляла себе достаточно смутно, а противопоставление ею так называемых дикарей старшим цивилизациям выдает свойственный той эпохе иерархический подход к разным народам. При этом само перечисление демонстрирует широту взгляда на мир, охваченного, по ее словам, совместной «борьбой за свободу».