Феникс

— Понимаешь? Мне дорог наш самолет, например. Но я не стану жертвовать собой ради вещи. Прошу, не говори, что я тебе дорог. Это причиняет мне боль. Я чувствую себя ценным приобретением семьи Ур. Жертва может называться любовью, только если она добровольная. Понимаешь, как некрасиво требовать от другого жертву, рассчитывая на его любовь? — Я сказал и почувствовал, что только что сам совершил тот же грех.

Ана заледенела, потом отвернулась, вновь уставившись в проем окна, едва подсвеченный отсветом магических ламп снаружи. Там окончательно стемнело, и комната, лишенная света, освещалась лишь тем, что отражался от стен высоких башен. Профиль моей скелле был в этот момент совершенен — мелкие детали потерялись в тенях, оставив поле боя лишь для темного идеального силуэта, просившегося на античный барельеф. Я почувствовал неуклюжесть и неуместность своих слов перед женщиной, которая еще совсем недавно была на грани смерти, защищая меня.

— Прости, Ань! Пожалуйста. Я люблю тебя. Просто, меня очень задел твой запрет. Извини!

— Иди, Илья. Мне надо отдохнуть. — Она по-прежнему не отворачивалась от окна. — Завтра поговорим.

— Ань!

— Иди! Я устала. — Ана посмотрела на меня, но выражение ее темного лица потерялось в тенях.

Я потянулся поцеловать скелле — она обозначила слабый ответ — вздохнул и поднялся:

— Ладно. Утро вечера мудренее!

10

Сон не шел. Несмотря на длинный день, возбужденный мозг не желал успокаиваться. Я подошел к окну, но рассмотрел только собственный темный силуэт — по каким-то причинам площадь ночью не освещалась, лишь тускло светилось окно в башне усадьбы, расположенной на ее краю. Бродить по темной комнате было глупо, и я вышел в коридор. Тело, подстегиваемое лихорадочно бурлящим сознанием, требовало движения.

Полутемный коридор. Скрипучая тишина лестниц. Дверь открылась беззвучно, выпустив меня на освещенное пространство обширного двора. В тени у ворот шевельнулись охранники, я приветственно махнул рукой — все нормально. Большое имение, полное людей, спало. Не светились окна, не открывались двери, никто не бродил в темноте галерей, окружавших двор. Я одиноким лунатиком пересек немного пыльные плиты двора и подошел к пустому фонтану посередине. На его парапете лежали инструменты ремонтников, видимо, не закончивших свою работу, да еще в чаше беспорядочной кучкой громоздилась декоративная обшивка центрального устройства — сейчас обнаженного и поблескивающего тусклой патиной бронзовых труб. Отвернувшись от скучной пустоты фонтана, я всмотрелся в окна башни, где разместились мы с Аной. Показалось, что в окне скелле шевельнулась неясная тень. Скорее всего, мне просто хотелось увидеть ее там. Я стоял, озираясь и вдыхая теплый, пахнущий рекой воздух. Ничего не происходило.

Охранники у ворот тихо играли в незнакомую мне игру — помесь карт и домино, по очереди выкладывая небольшие узоры из костяшек, затем сметаемые к себе одной из сторон. Заметив мое внимание, молодые парни напряглись, но я махнул рукой, показывая, что мне безразлично, и увлеченные игрой стражи скоро забыли про меня. Я немного постоял, пытаясь разгадать правила, но мозг отказывался переключаться — тянуло к площади, хотелось еще раз посмотреть на безмятежный артефакт действительно чужой цивилизации, как будто того факта, что я на другой планете, мне было недостаточно. Когда я подошел к воротам, крайний парень бодро подскочил, и я сделал шаг назад, ожидая чего-то вроде — «Запрещено!», но тот лишь услужливо отворил запертую изнутри калитку, выглянул наружу и кивком дал понять — проходите. Делая вид, что так и должно быть, я барственно кивнул — мол, спасибо, и вышел за пределы усадьбы.

Позади стукнуло, отчетливо скрежетнул засов. Вправо и влево тянулся пустой темный проулок. На меня впервые за долгое время накатило ощущение одиночества — когда ты сам по себе, никто не контролирует, не охраняет, не подсказывает. Ощущение было резким и сильным, как будто вдоль темноты переулка тянуло теплым и влажным сквозняком свободы, вспомнилось давнее путешествие по великой реке и та внутренняя свобода, которая царила в те времена в моей душе. Я постоял немного, наслаждаясь этим чувством, но оно скоро померкло, отступило, вытесненное присутствием близкой загадки.

Развернувшись, я неторопливо затопал в сторону недалекой площади. Проулок раздвоился. Справа неясно нарисовался знакомый проход между усадеб, через который я рассматривал из окна остатки храма. Осмотревшись, никого не обнаружил и двинулся в этот самый проход. Тот расширялся ближе к площади, стены домов отодвинулись, и уже смутно виднелось, даже скорее ощущалось, большое темное пространство впереди, слегка обозначенное чуть более светлым пятном храмовой плиты, когда из-за угла навстречу выступили тени.

— Стоять! — тон приказа был ясен, даже если бы я никогда не слышал местного языка. Значит, охрана все-таки имеется, и не только по внешнему периметру, но и вокруг площади.

— Стою, — я отвечал спокойно, почему-то чувствуя себя в особом праве и совершенно не беспокоясь.