Феникс

— Насколько мне известно, ни одного живого хана не осталось, во всяком случае, из бывших правителей. А возвращение с того света еще не практиковалось.

Очаровательная блондинка закатилась смехом.

— Да… да… Не практиковалось… Даже бедный господин Мустафа не в состоянии был осуществить этот опыт, хотя покинул нас совсем недавно.

— Покинул, — как-то неопределенно подтвердил Саид. И эту неопределенность, даже сомнение почувствовала спутница. Скосила свои большие голубые глаза на Исламбека.

— Или существует другое мнение?

— Всякое говорят…

— Что именно?

Она закинула руку на сиденье, и ладонь ее оказалась на правом плече Саида. Около воротника. Он ощутил тяжесть полной кисти и нервное движение пальцев. Это был плен. Но не в плене дело. Слова взволновали Исламбека.

— Впрочем, что говорят, можно догадаться, — все с той же улыбкой произнесла спутница. — Кто говорит?

— Почти все…

— Все! — Брови ее удивленно округлились. — Надеюсь, не весь Берлин?

Саид имел право усмехнуться. Притом надо было шутить, иначе разговор грозил стать серьезным.

— Разумеется… Все на Ноенбургерштрассе.

— Любопытно… Значит, и милый Людерзен, и его супруга?

— Вряд ли… К тому же я лишь сегодня с ними познакомился и ни о чем, кроме отеля, не говорил.

— Значит, ваши соотечественники говорят?

Вопросы становились прямыми. Спутница конкретизировала их, нацеливалась на главное, что ее интересовало.

— Да, — поставил точку Саид.

Но это оказалась не точка. Голубоглазая блондинка шла дальше. Торопливо шла.

— Кто же именно?

Она не требовала ответа, а просила. И создавалось впечатление, будто ее интересует не столько истина, сколько забавляет процесс выяснения ее. Поэтому разговор мог продолжаться до бесконечности. Так он предполагал. И вдруг спутница шагнула к цели:

— Вы?

До этого он хотел отмолчаться или отделаться каким-нибудь неопределенным словом. Туманным. А тут не отделаешься, иначе сочтут виновным.

— Почему я!.. Мне вообще не приходилось еще высказываться. Слишком мало увидено и услышано.

— Значит, дорогой шарфюрер, вы молчали?

— Конечно.

— Даже у штурмбаннфюрера?

«Знает. Все знает. Из гестапо сведения просочились на Ноенбургерштрасое. Или просто эта дама связана с политической полицией. Вот почему она едет с ним в машине, почему сидит рядом».

Рука спутницы все еще лежала на спинке сидения, а ладонь мягко давила плечо. Прижимала пуговицу погона. Он терпел, именно терпел это прикосновение. Никакого удовольствия Саид не испытывал — только тягость. Тягость, напоминавшую о чужой силе, чужом праве распоряжаться им. Умелой рукой, опытной в таких случаях, она имитировала чувство. Женскую нежность и даже взволнованность.

— Штурмбаннфюреру вы сказали, а мне не решаетесь… Или забыли?..

Она убрала руку, неторопливо, словно нехотя, стала поправлять прическу. Утопила пальцы в своих пышных светло-оранжевых волосах. Теперь локоть касался Саида.

— Говорят, что один из недавно прибывших туркестанцев навестил Чокаева в день его смерти.

«Неужели меня кто-то видел в госпитале? — вздрогнул Исламбек. — Кажется, в вестибюле было пусто. И в парке тоже. Когда вышла сестра с посетителем, мужчиной в серой шляпе, он, Саид, сидел на скамейке за деревом. Они не заметили его. Потом сестра вернулась одна. Поднялась на крыльцо. Закрыла за собой дверь. С минуту провожала взглядом мужчину — дверь была стеклянная. Саиду показалось, что она запоминала посетителей».

— Возможно, все работники комитета беспокоились о здоровье господина Чокаева и навещали его.

— В тот день?

— Кажется, и в тот день.

— Похвальное внимание… — Спутница откинула голову на спинку сидения и рассмеялась. Улыбалась она постоянно, это было естественным ее состоянием, а смех вспыхивал лишь в особых случаях — когда фрау волновалась. Сейчас пришло волнение: — Кто же был так заботлив в тот день?

Она ждала прямого ответа. Теперь Саид не мог отделаться ни молчанием, ни общей фразой. Только конкретность требовала его спутница.

— Боюсь ошибиться, — снова уклонился Саид. — Точный ответ может дать лишь человек, видевший этого туркестанца.

— Кто он?

— Служитель госпиталя…

Спутница Исламбека подсказала:

— Сестра Блюмберг?

— Простите, я не знаю, но какую-то сестру… люди действительно упоминали.

Ладонь снова оказалась на плече Саида. Снова поползли пальцы по погону. Добрались до шеи и выше, к пилотке. Стали гладить его волосы. Задумчиво, нежно. Смущение все-таки коснулось Исламбека. Он зарделся.

— Милый шарфюрер… — почти у самого лица Саяда прозвучал шепот. — Неужели вам не хотелось бы одеть погоны гауптманна?

— Я не могу думать об этом.

— Вы уже говорили, приятная скромность… Но ведь Хаит думает… Подумайте и вы…

«Опель» резко затормозил, и Исламбек качнулся. Рука спутницы придержала его плечо и, кажется, чуть-чуть склонила влево. Он мог бы коснуться щекой ее лица. Но на каком-то расстоянии застыл. Она расхохоталась. Ей показалась забавной такая случайность. И, чтобы не дать событию пройти незамеченным, покачала осуждающе головой. Шутливо, конечно.

— Шонгаузераллей, 57? — сухо спросил, вернее, утвердил, шофер и глянул для уточнения на серый высокий дом.

Спутница тоже глянула.