Читаем Феникс и ковер полностью

Звуки диковатого пения все еще неслись из-за деревьев — там меднокожие дикари вовсю поклонялись своей королеве в белой короне, ублажая ее слух хвалебными гимнами.

— Домой! — приказала Антея ковру, как какая-нибудь герцогиня своему кучеру, и умный ковер в одно головокружительное мгновение перенесся на свое обычное место на полу детской. Не успели дети подняться на ноги, как дверь отворилась и в комнату вбежала запыхавшаяся Элиза.

— Кухарка пропала! — сказала она. — Как сквозь землю провалилась, а обед-то не готов! Сундук ее на месте, верхняя одежда — тоже. Наверное, выскочила на улицу узнать время — и не мудрено, скажу я вам, часы-то на кухне никогда еще его верно не показывали. Ой, не дай Бог, угодила под экипаж! А то припадок какой случился — в наше время все может быть. Ну, да ладно. Когда поснимаете все эти теплые вещи, которые уж не знаю зачем вы на себя напялили, можете пообедать — там еще осталось немного ветчины. А я пока сбегаю в полицию: может быть, там что-нибудь про нее знают.

Однако, как выяснилось, не только полиция, но и все остальные не имели ни малейшего понятия о том, куда подевалась кухарка. Все, кроме детей, конечно, да еще одного человека, но это случилось гораздо позднее.

* * *

Мама была очень расстроена исчезновением кухарки. Она так переживала за нее, что Антею вконец замучили угрызения совести. Она ощущала себя настоящей преступницей — вроде тех, которых бросают в каменные казематы и лишают на весь день сладкого. Она даже несколько раз просыпалась этой ночью и в конце концов решила выяснить у Феникса, можно ли ей все рассказать маме. Но весь следующий день поговорить с Фениксом не было никакой возможности, потому что, попросив детей в качестве особого одолжения не беспокоить его в течение ближайших двадцати четырех часов, Феникс по своему обыкновению уединился в каком-то труднодоступном месте.

В воскресенье Ягненок ни разу не кашлянул, и папа с мамой принялись нахваливать лекарство, которое накануне прописал приезжавший в коляске доктор. Но дети-то знали, что его исцелил вовсе не доктор, а раскаленный от солнца пляж на берегу южного моря, где ни у кого и никогда не бывает коклюшного кашля и прочих простуд. Ягненок, кстати, постоянно лепетал что-то о разноцветном песке и голубой воде, но на него никто не обращал внимания. Он постоянно болтал о всяких невероятных вещах.

Ранним-ранним утром в понедельник Антея внезапно проснулась и приняла решение. В одной ночной рубашке она прокралась на первый этаж (где было очень и очень прохладно), уселась на ковер и с замирающим сердцем пожелала перенестись на залитый солнцем пляж, где ни у кого и никогда не бывает коклюшного кашля. В следующий момент она уже была там.

По сравнению с ледяным полом детской, песок был обжигающе горячим — Антея почувствовала это даже сквозь толстый ворс ковра. Не теряя времени даром, она поднялась на ноги и обвернула ковер вокруг себя наподобие шали, потому что твердо решила ни на минуту не расставаться с ним, пусть даже для этого ей и придется полчасика как следует попарится.

Затем, немного вихляя на ходу и подбадривая себя словами «Я должна это сделать! Это мой долг!», она подошла к кромке леса и ступила на узкую тропинку, ведущую к деревне туземцев.

— А, это опять ты! — едва завидев Антею, сказала кухарка. — Как видишь, мой сон и не думает кончаться.

Она была одета в нечто вроде накидки из легкой белой ткани. Ни штиблет, ни чулков, ни чепца на ней не было. Она сидела под навесом из пальмовых листьев, потому что на острове уже наступил полдень, а полдень в этих краях — самое жаркое время. В волосах у нее имелся роскошный венок из белых цветов, а по бокам стояли два меднокожих мальчика. Последние усердно обмахивали ее опахалами из павлиньих перьев.

— Они забрали у меня чепец, — сказала кухарка. — Поди, считают его чем-то очень священным. Сразу видно, дикий народ — чепцов никогда не видали!

— Вам здесь хорошо? — спросила Антея, переводя дыхание, ибо от вида восседавшей на троне кухарки у нее слегка захватило дух.

— Никогда не было лучше, дорогуша, — сказала кухарка несвойственным ей сердечным тоном. — Представляешь, тут можно вообще ничего не делать, если, конечно, пожелаешь. Вот сегодня еще отдохну, а завтра начну убираться у себя в королевской хижине. А если сон и дальше будет продолжаться, то научу этих неумех готовить, а то они тут как ни возьмутся жарить мясо, так вечно сожгут до угольев. Правда, это бывает редко. Чаще всего они едят его сырым.

— Но как же вы с ними разговариваете?

— Да очень просто! — ответила, улыбаясь во весь рот, августейшая кухарка. — Я всю жизнь подозревала, что прямо-таки создана для иностранных языков. Я уже научила местную деревенщину понимать такие вещи, как «обед», «хочу пить» и «оставьте меня в покое!»

— Так, значит, тебе ничего не нужно? — спросила Антея, ужасно волнуясь в глубине души.

Перейти на страницу:

Все книги серии Псаммиад

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза