Читаем Феникс и ковер полностью

— Знаете что, мистер Сирил? — сказала разгневанная горничная, все еще не успевшая снять пальто и шляпку, которая сегодня почему-то сидела у нее более чем обычно на боку. — Не вздумайте запугивать меня, сэр, потому что я от вас этого не потерплю, так и знайте! Вы хотите рассказать вашей мамочке о том, что нас не было ночью? Да ради Бога! Она только пожалеет меня, когда услышит, что на самом-то деле навещать мою бедную больную тетушку (по мужниной линии, правда, но какая разница?), которая знавала меня еще ребенком и воспитала, как собственную дочь. Да она только похвалит меня за то, что я посреди ночи помчалась к ней, когда у той начались судороги в ногах, а наша замечательная кухарка была так озабочена, что не могла отпустить меня одну, и что…

— Перестаньте, Элиза! — сказала Антея. — Разве вы не знаете, что ждет на том свете врунов? Если вы сейчас же не исправитесь…

— Это я-то вру, что ли? — вскричала Элиза. — Да я после этого с вами и говорить-то не желаю!

— А как поживает миссис Вигсон? — начал Роберт. — Долго ли вы сидели вчера?

У горничной отвалилась челюсть от удивления.

— Как вам спалось с Марией и Эмили? — спросил Сирил.

— И что говорит по поводу вечеринки миссис Проссер? — добавила Джейн.

— Отставить! — скомандовал Сирил. — Они уже свое получили. А теперь слушайте! — обратился он к двум окаменелостям, которые еще минуту назад были разъяренными женщинами. — Скажем мы про вас родителям или нет, зависит целиком и полностью от вашего дальнейшего поведения. Если вы будете с нами хорошо обращаться, то мы и вам не причиним вреда. И вообще, вам, любезная кухарка, давно следует заняться паточным рулетом, а вам, Элиза, я бы посоветовал как следует прибраться в комнатах, а то, наверное, скучновато бездельничать целыми днями.

Слуги сдались — безоговорочно и навсегда.

— Ничто так не помогает в таких делах, как суровое обращение, — рассуждал Сирил, когда кухарка убрала со стола, и дети остались одни. — Странно, и почему это люди постоянно жалуются на слуг? Стоит только найти к ним подход, и они становятся как шелковые. Вот, например, мы теперь вольны делать все, что ни заблагорассудится, и они нам слова против не скажут. А все потому, что мы сломили их мятежный дух. Ну да ладно, давайте полетим куда-нибудь на ковре.

— На вашем месте я бы не стал этого делать, — сказал, позевывая, Феникс. Он только что соскользнул на стол с оконной гардины и теперь отчаянно потягивался, распушив все свои золотые перья. — Накануне я пытался вам кое о чем намекнуть, но из этого ничего не вышло. Что ж, теперь мое уединение подошло к концу, и я могу высказаться открыто.

Он перемахнул на спинку стула и уселся там, покачиваясь взад-вперед, как попугай на насесте.

— Ну а теперь-то в чем еще дело? — раздраженно спросила Антея. Переживания прошлой ночи еще не совсем отпустили ее, и потому она была слегка не в себе. — Какая-нибудь новая неприятность? Нет уж, хватит мне вчерашних кошек! Никуда я с вами не полечу! У меня, между прочим, все чулки в дырках.

— В дырках, — повторил Феникс. — Вот как! Ну, и что же ты собираешься с ними делать?

— Как что? — сказала Антея. — Штопать, конечно! Вот сейчас возьму иглу и заштопаю.

Феникс раскрыл и снова сложил свои золотые крылья. Весь его вид выражал крайнее неудовольствие.

— Твои чулки, — сказал он, обращаясь к Антее, — в данный момент не играют никакого значения. Ими ты можешь заняться и позже. А вот ковер… Вы только взгляните на все эти залысины и дыры! На этот потускневший ворс! На этот жестоко разодранный угол! Ковер был вашим самым лучшим другом. Он служил вам верой и правдой, а как вы отблагодарили его за это?

— Милый Феникс! — отвечала Антея. — Прошу тебя, не надо с нами говорить таким ужасным менторским тоном. Такое ощущение, будто мы сделали что-то очень и очень нехорошее. Ты же сам знаешь, что это волшебный ковер, который может исполнять желания. И мы ничего особенного с ним не делали — просто загадывали желания.

— Просто загадывали желания, надо же! — угрюмо повторил Феникс. Все перья у него на шее от возмущения встали дыбом. — Но какие желания?! Придавать людям ангельский характер, помните? Да вы слышали, чтобы хоть один ковер на свете когда-нибудь соглашался исполнить подобное идиотское желание? Нет? То-то же! Но это благородное изделие древних мастеров, которое вы имеете безрассудство попирать тяжелыми башмаками (дети тут же отпрыгнули на порядочное расстояние от ковра и выстроились рядком у стены), это средоточие древней восточной магии никогда и ни в чем вам не отказывало. Он послушно выполнял все, чего бы вы не попросили, — но вы подумали о том, чего ему это стоило? Я сдерживал себя и ничего не говорил вам до тех пор, пока вчера ночью… Нет, я не виню вас за кошек и крыс, ибо это была его собственная ошибка, но какой чудовищный злодей мог додуматься до того, чтобы привязать к этому нежному созданию тяжеленную корову?!

— Да, но кошки с крысами тоже были не подарок, — заметил чудовищный злодей на букву «Р», покраснев до ушей. — Одни их когти чего стоят!

Перейти на страницу:

Все книги серии Псаммиад

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза