Феникс и зеркало

Сепеда вздохнул, указал рукой на злосчастного Родригеса: «Потому что, senor jefe, вы знаете, и я знаю, и почти все в городе знают, почему. Эта сука, эта проститутка, Лупе де Родригес наставляла рога бедному Карлосу и с двоюродными братьями Эухенио и Онофрио Крус тоже. Одного мужчины ей не хватало. А Карлос был слеп ко всему».

— Правда, — со вздохом сказал тюремщик.

— Правда, — кивая, сказал ветеран.

— Правда, — сказали остальные полицейские, печально качая головой.

Взгляд дона Хуана Антонио стал свирепым. Затем выражение его лица смягчилось, и он опустил голову. «Это правда, — наконец сказал он. — Ай, Карлос! Горе мне!! Hombre![124] Муж всегда узнает последним. Вот уже сколько недель я с трудом смотрю ему в лицо. Как же, под угрозой оказалась честь самой полиции. Как насмехались над нами железнодорожники. Мама!»

— Значит, бедный мой Карлос… Ты наконец узнал, а? Тем не менее! Дон Хуан Антонио чуть ли не закричал на остальных. — Мы должны придерживаться именно моей версии, вы согласны? Карлос и так уже пострадал, а вдобавок тут замешана честь полиции.

— О, мы согласны, согласны, senor jefe, — поспешно и с душой воскликнули остальные офицеры.

— Я полагаю, мы можем положиться на великодушие ветерана Лопеса?

Старик приложил руку к сердцу и поклонился. «Будьте спокойны, — сказал он. — Может быть, то, что совершил Карлос в каком-то смысле технически противозаконно, я не ученый, не юрист. Но это естественно. Это по-мужски».

— Очень по-мужски, очень, — согласились все остальные.

Дон Хуан Антонио наклонился, притронулся к плечу плачущего Карлоса и попытался его приободрить. Но Карлос, судя по всему, ничего не слышал и уж вовсе ничего не понимал. Он плакал, что-то лепетал, наносил удары по чему-то невидимому, а время от времени издавал приглушенные встревоженные крики и поспешно отскакивал назад. Начальник и все прочие обменялись словами и взглядами, выражая свое беспокойство. «Это начинает походить на нечто большее, чем временный шок, — сказал он. — Если так пойдет и дальше, как бы он, упаси Боже, не оказался в конце концов в Мизерикордии. Херардо, — приказал он самому молодому офицеру, — сходи попроси д-ра Оливеру зайти, когда он найдет удобным. Ему ведома механика современной науки… Не волнуйся, Карлос! — сказал он ободряюще. — Скоро ты у нас совсем выздоровеешь… Так… Я о чем-то думал… Ах, Сепеда».

— Да, сэр начальник?

— Ты говорил… с Эухенио и Онофрио Крусом тоже. Тоже. С кем еще? Кто этот человек или люди?.. Назови мне их имена, я настаиваю!

Заместитель сказал с изрядной неохотой: «Ну… сэр… мне известен только один. Исидро Чаче. Curandero».

Дон Хуан Антонио сначала изумился, потом пришел в ярость, затем исполнился решительности и выпрямился во весь рост. «Ага, curandero. Этот фигляр. Этот сутенер. Этот шарлатан. — Он потянулся за фуражкой. Пойдемте. Мы нанесем визит этому пережитку прошлого. Дадим ему знать, что у полиции имеются зубы. А?»

Старый Эктор, тюремщик, энергично замотал головой. Еще более старый ветеран революции выставил вперед руку. «Нет, нет, patron[125], - умоляюще сказал он. — Не ходите. Он опасен. Он очень опасен. Ему ведомы все лесные духи и демоны. Он может наложить на вас страшное заклятие. Нет, нет, нет…»

— Как! — с презрением вскричал дон Хуан Антонио. — Уж не думаете ли вы, будто я придаю значение подобным суевериям! — Он храбро выпрямился и стоял, не трогаясь с места.

Старый Эктор сказал: «Ах, patron. Это еще не все. Ведь я в конце концов, я тоже должностное лицо. Я не… Однако подумайте, сэр. Curandero ведомы силы каждого корешка, каждой травки, каждого листка и травинки. Ему известен каждый гриб, каждая поганка. Подумайте, подумайте… всего лишь щепотка в еде или в питье (а у кого из нас тысяча глаз?)… Подумайте о последствиях подобного отравления! Бесплодие, импотенция, выкидыши, нарушения зрения, паралич горла, воображаемые голоса, головокружения, боли, вспухание век, жжение в груди и в области сердца, галлюцинации, истощение, безумие и кто знает, что еще? Нет, patron, нет, нет».

— Он знается с дьяволом, — пробормотал Лопес, тряся головой.

— Хм, что ж, — сказал дон Хуан Антонио. — Мне начинает казаться, что это скорей задача священника, что вы скажете?

— Конечно, священника! Если не самого епископа!

Начальник полиции тут же положил фуражку на место. «Очевидно, таким образом, служителю отделенной от церкви республики не пристало вмешиваться в подобные дела. Благодарю, что обратили на это мое внимание. Мы не удостоим старого мошенника своим присутствием».

Взгляд его в это время был устремлен в окно. На лице его появилось ошарашенное выражение: «Стоит помянуть… Кхе-кхе. Разве я не говорил о служителе Божием? Взгляните». Служитель Божий и вправду пересекал в это время рыночную площадь, а его с формальной точки зрения противозаконную рясу почти полностью прикрывало не вызывающее никаких возражений пальто. Впереди него шел ризничий с маленьким ящичком, в котором, как все знали, он носил сосуды для последнего причастия.